Покушение на жизнь последнего военного губернатора Забайкальской области Андрея Ивановича Кияшко в сентябре 1912 года взбудоражило общественность и даже нашло отражение в отечественной литературе. 

Кияшко, потомственный кубанский казак, прошедший путь от младшего офицера до начальника войскового штаба Кубанского казачьего войска, весной 1912 года стал военным губернатором Забайкальской области. Почти сразу он начал вникать в проблемы вверенного ему края. Посетив тюрьмы, Андрей Иванович обратил внимание на нарушение дисциплины каторжанами, особенно политическими. На политзаключённых, упорно не желавших подчиняться, приказал наложить взыскания. Получило замечания и тюремное руководство.

Завершив осмотр, Кияшко отправился в Нерчинский Завод. Этот визит и произошедший тогда инцидент подробно описал в романе «Даурия» знаменитый писатель Константин Седых. «На квадратной базарной площади городка сверкали вывесками большие нарядные магазины. За ними, повыше в гору, тянулись бесчисленные мучные лабазы и соляные склады. Гордо возносил к голубому небу золочёные маковки крестов громадный собор.

В этом соборе и было устроено торжественное богослужение по случаю приезда в Нерчинский Завод Кияшко. В собор Кияшко проследовал после воинского парада. Следом за ним стали пускать туда и «чистую» публику – купцов, чиновников и офицеров с их семьями. Остальной народ полицейские гнали прочь». 

Герои романа – казаки Семён Забережный и Елисей Каргин – как конвойцы Кияшко, попали в собор и наблюдали за богослужением.  Во время службы внимание Семёна приковала красивая женщина «в голубом шёлковом платье и в шляпке с вуалью». Ему показалось, что она волнуется, будто кого-то ищет. 

После службы все люди собрались возле собора, чтобы увидеть, как выходит генерал-губернатор. «Кияшко вышел из собора рядом с атаманом отдела Нанквасиным.  В трёх шагах от них следовали телохранители и свита. В этот момент Семён и увидел снова женщину в голубом платье. С откинутой на шляпку вуалью она появилась из публики и с запечатанным конвертом в левой высоко поднятой руке бросилась мимо полицейских навстречу Кияшко. Выражение её лица надолго запомнилось Семёну. Один из полицейских кинулся за ней, схватил её грубо за руку.

– Прошение!.. Прошение подать… Дайте же ради Бога!.. –умоляюще кричала она, вырываясь от полицейского. Публика зашумела на полицейского, послышались слова: «Нахал! Изверг!». И, глубоко смущённый, он отпустил женщину. Она подбежала к Кияшко, протянула ему конверт. Кияшко остановился и, настороженно поглядывая на женщину, сказал:

–Я вас слушаю.
– Прошу принять прошение на ваше имя.
– Кто просит?
– Я, – ответила женщина, и в тот момент, когда Кияшко потянулся к ней за прошением, все увидели, как в правой руке её блеснул кинжал. Кияшко в ужасе заслонился рукой. Публика испуганно ахнула, шарахнулась в стороны. Женщина нанесла удар, затем другой. В это время подоспели телохранители, и женщина забилась у них в руках.

Кияшко отделался только испугом.  Женщина сильно волновалась, и оба удара кинжала пришлись в серебряный погон на плече губернатора. Во второй раз, задев вскользь погон, кинжал распорол кастор генеральского мундира и нанёс Кияшко поверхностную рану.

Поняв, что он жив и почти невредим, Кияшко хрипло, злым голосом спросил женщину:
– За что?
– За наших друзей, отравленных вами в Кутомаре.
– Убрать её, мерзавку! – побагровев, истерически вскрикнул Кияшко».

Благодаря популярности романа «Даурия» многие любители истории и литературы именно так и представляют покушение на Кияшко. Однако документы, хранящиеся в Государственном архиве Забайкальского края, позволяют иначе взглянуть на то происшествие.

По материалам Читинского охранного отделения, военный губернатор Кияшко прибыл в Нерчинский Завод в субботу, 15 сентября, и отправился к дому отставного чиновника И.И. Рындина, в котором для него со свитой были приготовлены комнаты. Возле дома его ожидали чиновники разных ведомств. Выслушав их приветствия и просьбы, Кияшко зашёл в избу, выпил чаю. Потом в сопровождении атамана 4-го отдела Забайкальского казачьего войска П.В. Верёвкина, архитектора Нерчинской каторги А.Э. Шарлова, нерчинско-заводского уездного начальника Г.М.  Юринского и других чиновников отправился для осмотра управления отдела, уездного полицейского управления, войсковой больницы и купеческого дома, который предполагалось купить под войсковую больницу. Затем поехал в собор, отстояв вечерню, вернулся в дом Рындина, где беседовал с уполномоченными Нерчинского Завода о проблемах селения, выслушал просьбы купца Питушкина. 

В 7 часов 30 минут вечера Андрей Иванович собрался в гости к атаману Верёвкину, чтобы ознакомиться с докладом о нуждах местных казаков. Вечер был тёмный. Очертания предметов, домов и людей с трудом угадывались. Во дворе Кияшко разглядел экипаж, в котором ездил по селению, и направился прямо к нему. Когда он сел на своё место, из темноты появилась женщина, закутанная в большую шаль. Возле неё стояла маленькая девочка. Женщина произнесла: «Позвольте мне жить в Кутомаре». Кияшко, поинтересовавшись причиной её просьбы, услышал в ответ: «В Кутомаре живёт мой гражданский муж». Военный губернатор спешил: «Я сейчас уезжаю и возвращусь через час; со мной приехал тюремный инспектор; повидайтесь с ним и расскажите ему дело; он по возвращении моём доложит мне, и я скажу Вам своё решение». Женщина стояла молча. Андрей Иванович, решив, что она не расслышала, продолжил: «Так вот обратитесь к тюремному инспектору; если Вы не можете ожидать ответа сегодня, то придите завтра утром, но примите к сведению, что я уезжаю не позже 7 ч. утра». 

Тем временем атаман Верёвкин садился в экипаж с другой стороны. Кияшко сказал кучеру «Трогай!» и почувствовал два удара в правое плечо.

– Это какая-то сумасшедшая! – воскликнул он, хватая кучера за пояс. Лошади остановились. Выскочив из экипажа, Кияшко увидел, как казак и десятский Гагарин держат женщину за руки. 
– За что вы меня ударили? – спросил он незнакомку. – Что я Вам сделал? 

Тут к нему подошёл извозчик и со словами «Ваше Превосходительство, вот чем она хотела Вас убить», поднял с земли кинжал. Вскоре на порог вышел уездный начальник Г.М.  Юринский. Кияшко приказал ему составить протокол о случившимся, а сам, как и планировал, поехал к атаману. Только в гостях, сняв пальто, он увидел, что правый погон разрублен, а рукав выше локтя немного разорван. Позднее врач, осмотрев плечо военного губернатора, засвидетельствовал припухлость, кровоподтёк и красную полосу, что и было занесено в протокол. 

В результате допроса задержанной преступницы было установлено, что она – крестьянка Иркутской губернии Балаганского уезда Елена Вадимовна Смолянинова. Девочка, бывшая с ней во время покушения, – её семилетняя дочь. Смолянинова заявила, что не знает, зачем набросилась с кинжалом на Кияшко и не помнит, хотела ли его убить.

Дальнейшее расследование показало, что она – дочь надзирательницы Мальцевской каторжной тюрьмы, была замужем за надзирателем Кутомарской тюрьмы Бонифатием Смоляниновым.  Её муж общался с политическим ссыльнокаторжным внетюремного разряда Николаем Васильевым, учился у него фотографическому мастерству. Елена Смолянинова влюбилась в Васильева, завязался роман. Узнав о нём, начальник тюрьмы Ковалёв предложил Бонифатию Смолянинову подать прошение об отставке. Смоляниновы покинули Кутомару. Николая Васильева перевели в Горно-Зерентуйскую тюрьму (и здесь он числился ссыльнокаторжным внетюремного разряда). 

Летом 1912 года Елена Смолянинова, чтобы быть ближе к Васильеву, перебралась в Благодатку (село отстоит от Горного Зерентуя примерно в пяти километрах). Здесь остановилась на квартире у крестьянина Платона Яковлева, а как похолодало, сняла квартиру у крестьянина Михаила Чмутина. На съёмных квартирах она жила с дочерью и встречалась с Николаем Васильевым, который навещал её под видом фотографа. Но долго скрываться они не могли. 

10 сентября Васильев был пойман у Смоляниновой и за нарушение режима заключён в тюрьму. Смолянинова спрашивала у начальника тюрьмы, долго ли её возлюбленный будет сидеть в неволе, и заявила, что будет жаловаться военному губернатору. Тюремное начальство потребовало от уездного руководства принять меры по выдворению опасной, нарушающей порядок особы. В итоге Смолянинова обещала начальнику Нерчинско-Заводского уезда покинуть Благодатку 15 сентября. 

Своё обещание она сдержала: приехала в Нерчинский Завод и встретилась с военным губернатором.  Для неё эта встреча закончилась печально. 
21 ноября арестантка Смолянинова была доставлена в Читинскую тюрьму. 

Этот эпизод руководством области был расценён как угроза со стороны каторжан и революционеров. Но Кияшко не боялся давления. Через несколько дней после покушения он издал приказ, в котором содержалось обращение к казакам: «…как истый казак душой и телом, как потомок славных рыцарей запорожцев, скажу Вам прямо, дорогие забайкальские казаки, что меня такими выпадами не запугать. Свято чтя казачий завет «За Веру, Царя и Родину», буду нести порученное мне Царём-Батюшкой дело по Царской присяге и чистой совести». 

Заверения не поддаваться угрозам содержатся и в его сообщении министру внутренних дел Макарову от 21 сентября: «Осмелюсь доложить, что подобные выступления не изменят направления моей деятельности, каковая и впредь будет основана на строгом соблюдении законов». В ноябре он получил известие о том, что на него готовится новое покушение. С тех пор к нему были приставлены охранники.

Как видим, описание покушения в романе «Даурия» не соответствует действительности. Впрочем, писатель имеет право на художественный вымысел. Сцена покушения с её накалом страстей была необходима Константину Седых для того, чтобы лучше показать характер героев, передать дух времени. Подлинные же исторические события, отражённые в документах, не менее интересны и драматичны. Без сомнения, они могут лечь в основу нового романа. 

Все материалы рубрики "Страницы истории"
 

Алексей Мясников
«Читинское обозрение»
№20 (1400) // 18.05.2016 г.

Вернуться на главную страницу