Село Заречное расположено в трёх километрах от Тупика, районного центра Тунгиро-Олёкминского района. Здесь не увидишь стихийных свалок или помоек возле палисадника. Улицы в середине «голой весны» («весны света», как коренные северяне называют месяцы апрель, май) отливают белизной снега, во дворах аккуратно сложены поленницы дров. У каждого дома – металлическая бочка. Вода здесь привозная, и её хозяйкам приходится экономить. 

Кочевье длиною в жизнь
Сейчас многие таёжники осели, живут в посёлках. И всё же дом для них – временное чумовище. Перезимуют морозы в добротных избах и снова ружьё, понягу за плечи – и в тайгу зверовать. Заречинцы помнят наказ своей землячки, старой охотницы Доры Семёновны Забзигировой: «Но! Кого в коре безвылазно сидеть (кор – деревянная колода, в которую по эвенкийскому обычаю укладывали покойника – прим. авт.). Срок придёт, насидитесь… Медведь, наш предок, лишь в морозы лютые в берлоге отлёживается».

Олёкминцы живут по таёжным неписаным законам. Не брать у тайги лишку, уважать любую живность, признавать за зверями, копытными, птицами, и даже комарами, так досаждающими в летнюю пору и людям, и животным, право на сосуществование, на свою территорию.

Но вот весной серые хищники нарушили таёжный закон, повадились заходить в посёлки. В Моклакане задрали телёнка и несколько собак. В Заречном и в Тупике их жертвами стали собаки. Правда, кобели. Сучек хвостатые не трогают, хороводятся с ними – пора течки. Но волки вышли в сёла к людям не поэтому. Голод пригнал. В тайге выпало необычно много снега. Волки вязнут, не могут добыть себе пропитания. А в посёлке, по опыту знают, всегда можно прокормиться. 

Северяне вначале опешили от наглости серых, а потом объявили охоту. Троим хищникам череп удалось проломить. В доказательство бесчинства серых их туши волчатники привезли на площадку, где северяне в День оленевода демонстрировали свои охотничьи трофеи. Тотчас сбежались «залётные» гости: сделать фото на память рядом с поверженными хищниками. Северный колорит!

На празднества к олёкминцам прибыли могочинцы, не пропустили День оленя жители эвенкийских сёл из других северных районов края, депутаты Законодательного собрания. Пробовали шашлыки из дикого мяса, дивились на сувениры.  Это парадная сторона наряда, на изнанку глянуть не мешало бы, говорят северяне…

Напрасно забытое старое
В 20-м веке Дни трудовой славы в районе с размахом отмечались. Из Могочи «выписывался» духовой оркестр, и северяне – под победные звуки маршей – любовались поделками мастериц-кумаланщиц, искусству резьбы по дереву своих сородичей. Пересчитывали добытые в тайге меха.

В одни сутки-то не уложиться было, на трое «смотрины» растягивали. Любо-дорого было посмотреть на богатства Севера.

В 90-е с празднествами покончили. Ставку на частника сделали. Но с водой выплеснули ребёнка. Всё чаще звучало: среди людей живём – и признанием, добрым именем хотим гордиться. Поэтому в 2004 году праздник решили возродить. Теперь, правда, гуляния поскромнее. 

– О каких достижениях может идти речь, – с горечью говорит Виктория Анатольевна Дармаева, председатель Тунгиро-Олёкминской районной эвенкийской ассоциации. – Отдалённые поселения обезлюдевают. Вот посёлок Гулю взять. Как начальную школу закрыли, молодые семьи паковать вещи взялись, в другие места перебираться: кому охота своих детишек с семи лет в пришкольный интернат отсылать… В селении осталось от силы десять жителей, всё больше старики. 

Теперь на очереди Моклакан: тоже школа закрылась. Магазин на замке. Местная предпринимательница Захарова, правда, привозит в отдалённый посёлок мелочёвку: печенюшки, спиртное. Но как без муки, соли, овощей? Жителям приходится арендовать машину и самим в райцентре «закупаться». Спасибо, золотари выручают (по соседству с посёлком в разработке золотоносный участок): при оказии вездеходом или вертолётом жителей в районный центр доставляют… Моклаканцам уже и гробы делать не из чего: нет своей лесопилки. 

– Как ухитрились оленей потерять? – переспрашивает Тамара Ивановна Кириллова, она в советские времена была секретарём сельского совета в Моклакане (в 2007 году переехала к младшей дочери в село Тупик). – Дак… по указке сверху наш совхоз животноводческого направления расформировали. Ну, и… взялись забивать оленей, маток – в первую очередь, они жирнее. Но рачительный хозяин важенок сроду не трогал, на приплод оставлял. В совхозе быков под нож во время забоя пускали.

Вот, помню, Серёга Сахаров, наш, моклаканский, олений пастух, матерился. Говорил: «Не допущу разбоя. Только через мой труп ещё одну важенку забьют». Да кто его послушал? Последних совхозных оленей Зарубин, глава района, в Китай продал.

До конца 2015 года, правда, при «Тунгирпушнине» числилось небольшое стадо домашних оленей – где-то в сорок голов, рассказывают олёкминцы. Но пастух Юрий Павлов получил увечье на одном из массовых гуляний и отошёл от дел. Преемники объявлялись. Но не нашлось в бюджете района денег на зарплату потенциальным оленеводам, как и денег на приобретение необходимого инвентаря – палаток, спальников, бинокля… 

Северяне понимают: нет оленя – нет эвенка. До чего дошло, им теперь на охоту в кедах или резиновых сапогах бегать приходится. А питаются нынче олёкминцы… всё больше привозным свиным мясом и молочкой, что местные предприниматели поездом раз в неделю из Благовещенска доставляют. Оленину, правда, на гуляниях в честь Дня оленевода – раз в два года! – купить можно. А вот вкус молока важенок лишь старики и старухи помнят. Но какие в суррогате (смесях из порошка – сухого молока) ценные вещества и минералы… Может, от нового, непривычного для северян питания, богатого углеводами и сахарами, медики всё чаще выставляют им грозный диагноз: диабет?

Тупикчан, на первый взгляд, не коснулись беды отдалённых селений. В районном центре и средняя общеобразовательная школа есть, и участковая больница, и даже Интернет. Но молодёжь уезжает в другие края в поисках лучшей доли: на малой родине нет рабочих мест.

Но если окончательно обезлюдеет северная земля, что её ждёт? Не пустят ли новые «хозяева» тайги – арендаторы-временщики – вековые сосны под зубья бензопилы?

Олёкминцы теребят местное руководство: нужна адресная помощь людям, готовым ступить на оленью тропу, завести своё стадо. Пусть небольшое поначалу. Они, северяне, цепкие, пустят корни… Родная земля удержит, не отпустит.

А олени лучше
Спиридон Николаевич Габышев, олений пастух, пригнал на День оленевода в Заречку двенадцать быков. Издалека: от берегов Чары к берегам Тунгира. На самых сложных перевалах домашних оленей погрузили в кузов «Урала» и так доставили в село Заречное. Прибыл на «смотрины» не один – с ним сыновья-помощники, внук и русские парни, которые работают «на стаде» – по найму.

Как расплачивается с работниками? Габышев не спешит раскрываться. Обмолвился: в северных районах края (по опыту Якутии) вводится чипирование домашних оленей. В ухо животного вставляется электронная бирка, так легче пересчёт производить, прослеживать маршруты кочевья… За одно чипирование около 150 рублей полагается. Парни вместо ветеринаров сами работу проводят.

Стадо Габышева числится за Тунгиро-Олёкминским районом. Правда, и Каларский, откуда Спиридон родом, тоже не в накладе. Пастух выделил сыну 500 голов животных, и это хозяйство закреплено за Каларским районом. А ещё вот внук, тоже Спиридон, подрастает. 

Спиридон-старший часто ведёт с ним беседы о предназначении орочона (оленного человека по-эвенкийски): 

– Вот окончишь среднюю школу, и что дальше? Чем займёшься? Ну, выучишься на юриста. Будешь догонять, кто у кого сколько украл… Учти, устроиться на работу по этой специальности не так-то просто. Вон их, юристов, сколько по Чаре да по Тупику безработных слоняется… Бросай учёбу, иди на стадо: своё дело будет. Тут ты всегда востребован. 

Мать Спиридона-младшего возмутилась: 
– Ты чего это, дед, внука против учёбы настраиваешь?
– Шучу я, – оправдывается старый оленевод. 
Похоже, в их семье постромками правит женщина.

Но Спиридон-младший всё для себя решил. На каникулах он с дедом на стаде. Вместе в Заречное оленей пригнали. И в верховой езде на оленях (состязание пастухов на гуляниях северян) вырвался вперёд: дедовская выучка не прошла даром.

14-летний подросток сдержанно принимает похвалы, как и положено взрослому состоявшемуся пастуху. Спрашиваю, на что потратит заработанную награду – сто тысяч рублей.
– Деду отдам. Надо запчасти для машины приобрести.

У Спиридона Николаевича, на зависть дружкам-приятелям внука, имеется современный автомобиль «Лексус», которому не страшны лёд и бездорожье. Без такой техники в наши дни оленьему пастуху не обойтись, считает дед-оленевод. Габышев получает ежегодно около миллиона рублей – за прибыль в своём стаде молодняка. Поэтому и сумел приобрести дорогой автомобиль. А ещё в его автопарке недавно появился вездеход.

– Услышал от оленеводов из Якутии, что там золотари поддерживают пастухов: передают им отслужившую технику, вездеходы. Ну, и я подлез к золотодобытчикам с просьбой: вы нашу землю роете-корёжите, нам всё дальше кочевать приходится, чтобы ягель разыскать. Снабдили меня вездеходом.

Интересуюсь, как живётся оленьим пастухам, не лучше ли было при колхозном строе, когда оленеводы зарплату получали, работали вахтовым методом. Одна бригада на стаде, сменщики в посёлке отдыхают… И слышу в ответ неожиданное: 

– Да уж лучше, чем в прежние времена, при коммунистах. Тогда как было? Машину купить нельзя, даже если деньги имел. Но по спискам – можно. Робу обычную, джинсы то есть, тоже нельзя… а разным там функционерам можно. Мы льгот не имели, лодырей кормили. 

Заметил моё замешательство. Объяснил свои слова: 
– Я их, коммунистов, повадки хор-рро-шо знаю. Поставят на стадо несколько бригадиров, а воли не дают: помощников по своему усмотрению назначают. Но за оленями-то бегают, из каменных ловушек да от волчьих клыков животин спасают, дымокуры курят, оленят выхаживают лишь один-два человека в бригаде. Остальные – соглядатаи. Докладывают начальству: этот пастух пил, а этот лишнего оленя утаил… Они, удобные и податливые, начальство устраивали, им премии.

Сейчас хочешь работать – работай. Хочешь увеличивать своё стадо? Пожалуйста. Крутиться надо. За оленями глаз да глаз нужен… На месте не посидишь. Даже охотпромысел побоку. Выбирать приходится: либо зверовать, либо оленей пасти.

Но как пастух сумел подняться на ноги – при общей депрессии сородичей, неверии в свои силы? Вот загадка…
– Наверное, другой жизни не представлял. Я в оленьем стаде родился, среди оленей вырос. При развале северного животноводческого совхоза ни одного оленя не получил, – рассказывает Габышев. – Своё стадо приобрёл. Поначалу – небольшое. Потом приплод пошёл. И дом в Чапо-Олого, это в Каларском районе, сам себе купил, после и сыновьям. 

Районной эвенкийской ассоциации прежде, правда, выделялись средства на приобретение жилья для эвенков. Но дома строили лишь тем, кто умел в глаза заглядывать людям, что в верхушке ассоциации оказались. А я обихаживать разных начальников не умею. Сам своим трудом всего добиваюсь.

Сейчас у меня 1929 оленей в стаде. Если удастся закрепить за хозяйством новые пастбища, можно и до пяти тысяч голов нарастить.

Оленеводы нового образца
Вечером оленеводы пришли в гости к интернатовским «няням», молодым женщинам – поварихе, воспитательницам. В работниках у Спиридона-старшего парни, их тянет к ровесницам.

Задаю хозяевам и гостям посиделок «неудобный» вопрос: почему оленьи пастухи нередко остаются бобылями, почему молодые женщины отказываются кочевать вместе с ними по тайге?

Девушки перечисляют: надо, чтобы на стоянке стационарный дом был, с баней, кухней. Чтобы телевизор можно было смотреть, Интернетом пользоваться…

– Да это-то всё у нас есть, – заверяет Спиридон Николаевич. – И таких стационарных баз на местах выпасов несколько.

– Спутниковые телефоны нужны, – добавляют парни. – Транспорт высокой проходимости. И… общение. Мы же не медведи, чтобы по девять месяцев в берлоге сидеть.

И тут мои собеседники припомнили, что при советской власти у северян социальная защита была на высоком уровне. В посёлки Тупик, Олёкму, Маклакан, к примеру, самолёт из Читы летал каждую неделю. Да и «вертушка» поднималась в воздух при первой необходимости.

В 20-м веке в бригадах оленеводов непременно была чумработница, ей полагалась зарплата, в старости – пенсия. Сейчас, в отсутствии женщин, пастухи сами себе кроят меховые рукавицы, шьют омчуры (меховые сапоги). Но это от нужды. Они в любую минуту готовы уступить кройку и шитьё, как и место кашевара у очага, женщинам. 

В Якутии, позавидовали забайкальские пастухи, прорабатывается закон о кочевой семье, где предусмотрены выплаты и пенсия в старости женщинам – хозяйкам чума. Там и в техникумах отделения оленеводов-механизаторов созданы…

Разговор затянулся. И тут один из пастухов попросил: 
– Обо мне напишите: я – оленевод нового образца. Русский. Второй год оленую.

Спиридон Николаевич рассказал, как Николай Другов попал к нему в работники. 
Парень отслужил срочную. В армии приобрёл специальность механика-водителя. Но у себя в Краснокаменске работы не нашёл. Устроился в бригаду армян, строящих объекты в разных уголках края. Объект, на который попал Николай, – детский сад в Чаре. Парень вкалывал на совесть. Но когда пришла пора расчёта, наниматели выставили его ни с чем. Другов по неопытности не заключил с работодателями письменного договора, и те воспользовались моментом.

Оленевод предложил русскому парню, оказавшемуся без гроша в кармане за тысячу километров от дома, идти к нему в работники. Николай задержался. 

– Я его в январские праздники отпускал «на побывку» домой в Краснокаменск, – рассказывает Габышев. – Вернулся до срока. И не один. Приятеля прихватил. Тот тоже у себя в городке невостребованным оказался, попросился работать у меня «на стаде»… Морока была обучить парней верховой езде на ороне. Но освоили. Навыки каслания теперь осваивают. 

Северянин – не тот, кто здесь родился и вырос. Это – человек, услышавший притяжение промёрзлой земли, готовый отогреть её, убеждены орочоны.

 

Зоя Петровна Слепухина, жительница села Заречное, гостей поджидала с самого утра – её дом никто не минует. Пожилая эвенкийка славится тем, что может подражать клёкоту журавлей, кукованию птицы-куктыун (кукушки), рёву изюб-ря, вою волков, рычанию медведицы… Звери и птицы принимают её за свою.

Зоя Петровна рассказывает:
– В Чите это было. Наша делегация выступала на этническом форуме… А я вышла из здания филармонии на воздух – покурить. Вижу, вороньё летает. Закричала по-вороньи. Птицы уселись поблизости, поглядывают на меня с ожиданием – какой-такой важной информацией с ними поделюсь? Народ, что проходил мимо, давай мне монеты бросать. Я им: мол, я же не из-за денег. Просто вот… общаюсь с воронами. Они – особы любознательные.

Спрашиваю, где и когда осваивала она «таёжные голоса».
– В тайге ягоды-грибы собираю, прислушиваюсь, как сойка свистнет, как бурундук попискивает, как изюбрь в брачный период голос подает… А с медведем в первый раз ещё в пятилетнем возрасте столкнулась. Тут, в Заречке. Меня дедушка с собой на ягодник прихватил. Собираем голубику, а с другой стороны медведь дарами тайги лакомится. Людей заметил, на дыбки встал. Женщины врассыпную. Я о котелок давай стучать, косолапого отпугиваю. Лишь мой дед, казалось, был абсолютно спокоен. Что-то по эвенкийски – сердито! – мишке сказал, рукой махнул, и горбатый старик послушно затрусил в сторону. Я после у дедушки спрашивала, о чём он с амиканом толковал. Дед объяснил, что медведя пристыдил: «Мы на твои угодья, босоногий старик, не заримся, но и ты нашу территорию не тронь. У тебя свои владения, у нас – свои. Уходи».

Человек-оркестр
Зоя Петровна Слепухина – та самая, которой ведом язык зверей и птиц. Она – из Моклакана, из древнего орочонского рода Бугачаму. Её предки кочевали по Амуру, после перебрались к родственникам на Олёкму. В 30-е в селении Моклакан, что в 70 километрах от охотничьих угодий орочон Бугачаму, был создан оленеводческий колхоз «Сталин окто» («Путь Сталина»). Частных оленей собрали в одно стадо, оленьих пастухов разбили на бригады. Зоин отец пас оленей, мать (курсы ветеринаров окончила) домашних животных лечила и на охоту бегала. А Зоя, как подросла, на лисоферму устроилась – разнорабочей. 

Лисят, вспоминает, как деток малых выхаживали. Матка от прибылых щенков отказалась? Домой брали, ощенившейся собаке или кошке лисьих щенков подкладывали, подращивали.

Замуж Зоя Петровна вышла поздно – за русского тракториста. Брат сосватал. Он взялся строить кораль (изгородь в загоне) для колхозных оленей, Зоя кашеварила. А русский парень, тракторист, подвозил штакетник. Поглядывал с интересом на Зою – крупную, чернокосую, приманчивую деваху. Брат заметил это и «пропил» сестру. Да она не в обиде была: парень-то ей приглянулся. Они уже почти четверть века вместе.

Вроде бы справно жили. Муж белку, соболя промышлял в составе охотничьей бригады. Зоя в «передовицах» на лисоферме ходила. Сын Гриша подрастал. Вместе с ним поджидали, когда хариус нереститься начнет. На рыбалку бегали.

Развал животноводческого совхоза и закрытие лисофермы выбило почву из-под ног у Слепухиных. Впрочем, как и у других коренных северян. 

– У работников зверофермы зарплаты хоть и невысокие были, но на продукты и одёжу нам вполне хватало, – рассказывает Зоя Петровна. – А работали мы с душой, себя не жалели. Строения лисофермы на субботниках сообща возводили. Нас за труд отмечали. Передовых работниц награждали путёвками – в Москву, на выставку ВДНХ. Вдруг узнаём: лисьи меха… нерентабельны! И с нашими чернобурыми питомцами надо покончить. Мол, овчинка выделки не стоит: корм слишком дорого обходится – отходы аж с Читинского мясокомбината по железной дороге до Могочи доставлять приходится, а оттуда по зимнику или летней размытой дороге к нам… Кэ-куме! Как же так? Я-то сама лис кормила, и не мясной требухой по «железке» доставленной, а рыбой, что заречинцы в реке Тунгир отлавливали, брусникой, её местная ребятня за селом собирала, да внутренностями домашних оленей, определённых на забой… Может, начальники, затеявшие перестройку, о дармовой добавке к рациону лис у нас на севере и слыхом не слыхали? И на меховой аукцион в Ленинграде не заглядывали? Я не больно-то грамотная, а знаю, что спрос на нашу продукцию был громадный – мешки с лисьими шкурами у поставщиков чуть не из рук рвали. 

Технику-то с фермы, слух был, – электромясорубку, двигатель автономной электроэнергии, много чего ещё – оборотистые люди к рукам прибрали, – сердито добавляет моя собеседница. – Вот им «перестройка», а по-нашему – обдираловка, на руку оказалась.

Да и оленями, розданными после распада совхоза на паи, воспользовались не орочоны, а пришлые люди – те, кто при деньгах. Пользуясь нуждой коренных северян, они за гроши выкупали у них оленей. И… забивали. На шашлыки.

Чем заняться? Как прокормить ребёнка? Эти вопросы встали перед Слепухиными в 90-е. Глава семьи охотился, но без снегохода и верхового орона далеко в тайгу не заберёшься. А вблизи селения лоси не бродят… Устраивался на заготовку дров, искал любую подработку. Зоя Петровна взялась мастерить поделки. Больше, правда, для себя, чтобы глаза и руки занять. Покупателей-то не было: сородичи такие же нищие… 

Однажды Слепухиным, как детным, в сельском совете выделили помощь: женские туфли. Орочонка возмутилась: «Я парня в женской обуви в школу должна отправлять? Его же там сверстники на смех подымут».

– У зверовиков заработок ненадёжный. В тайге ведь не угадаешь: то густо, а то пусто… Неурожай кедровых орехов или ягод, соболь, белка мигрируют в более урожайные места. У нас только пенсионеры при стабильных деньгах, – вставляет реплику супруг.

У Слепухиных тоже пенсионный возраст подошёл. Пенсии у обоих небольшие. Колхозниками числились, а в колхозе зарплаты были «нарошечные».

– Ничего! Держимся. Продавщица под запись продукты отпускает, как пенсии получим – рассчитываемся, – рассказывает о своём житье Зоя Петровна.

По-прежнему, хоть и прыть уже не та, супруги Слепухины вместе на Тунгир рыбачить ходят. Охотится, правда, глава семьи в одиночку. Сейчас больше петли на птиц ставит: Зое Петровне птичьи перья для поделок нужны. Она из них панно расшивает. На её полотнах парят орлы, распушили крылья диковинные жар-птицы, а вот сова прихорашивается, таращит сонные глаза…

Вышивки заречинской мастерицы – нарасхват. Порой поделки Слепухиной даже до выставок не доходят. Приезжие журналисты, этнографы раскупают.

Супруг поделился новостью: 
– Скоро заедем в новый дом. Там всё путём, печка, правда, малость дымит – надо перекладывать. 

Этот дом по программе для переселения эвенков из ветхого жилья построен на окраине села Заречное. Слепухины «обновой» довольны. Вот только не слыхать им топота маленьких ножек внучат, а именно для этого мечтали перебраться в новостройку. Сын прошлой зимой трагически ушёл из жизни. 

В новый дом с ними переедут лишь три собаки и восемь кошек – живые души. Зоя Петровна не может их бросить на произвол судьбы. Да и сын Гриша к собакам был привязан…

Беда пришла откуда не ждали. В летнюю пору сын был занят на тушении лесных пожаров. Зимой без работы время текло тягуче и вяло. Выстрел поставил точку… Вот от этого удара судьбы старикам уже не оправиться.

«В родове у нас всё больше люди творческие…»
Сейчас сложно восстановить, как Чин Бан Суй попал на Олёкму. Скорее всего, сюда его привела «золотая лихорадка».

В олёкминской тайге, в погоне за золотом, в конце 19-го, первой половине 20-го века побывало немало китайских «ходей», так их называли местные орочоны. Многие из «ходей» головы сложили, пробираясь со своим грузом (золотом) потайными таёжными тропами к границе. А часть из них поменяла опасный промысел и место жительства заодно, осела на берегах Тунгира и Олёкмы, обзавелась семьями, занялась… огородничеством. К огородничеству и у Чин Бан Суя оказался особый талант. Женился на местной женщине-эвенкийке…

О своей родове рассказывает Наталия Геннадьевна Соболева, руководитель детских кружков в центре досуга села Заречное. Она – внучка Чин Бан Суя. 

У её родителей было пятеро детей, Наташа – старшая из них. Отец – полукровка, китаец по отцовской линии. Работал агрономом, сказались, видимо, гены Чин Бан Суя, завзятого огородника, обслуживал теплицы в колхозе. А мать возила «груз» на оленях – почту, продукты – с Могочи на Маклакан. 

Родители расстались, и матери пришлось работать в трёх местах, одной «тянуть» детей. Но сумела выучить девчонок. Наталья Геннадиевна стала учительницей в начальной школе, у её сестры Валентины Геннадиевны Семёновой среднее медицинское образование. 

Соболева, распрощавшись со школой (пенсионный возраст подошёл), не рассталась с воспитанниками. Ведёт «творческие мастерские», обучает юных заречинцев изготавливать поделки из природного материала, организовала театральный кружок. 

Её младшая сестра Валентина – художник-оформитель в эвенкийском культурно-досуговом центре в селе Тупик. И… самодеятельная художница. Пишет маслом пейзажи. На её полотнах оживает олёкминская тайга. 

Дар к творчеству, скорее всего, им от отца достался, уверены Наталья и Валентина. Он стихи сочинял, поделки из дерева мастерил. Но в «наследство» ничего не оставил – всё раздарил.

Дар видеть мир ярким и вечно новым передался не только дочкам, но и Анне Семёновой, правнучке китайца-огородника, внучке мастера-самоучки, вдыхающего душу в поделки, и дочери художницы-примитивистки.

Анна – директор центра досуга в селе Заречное. В своей дипломной работе выпускница Читинского краевого училища культуры, сценарист и режиссёр спектакля в одном лице, Анна привела зрителей в эвенкийский чум, и языком сказки рассказала об обычаях и пристрастиях эвенков. Об их надежде на то, что неписанные законы северной тайги сохранятся. Как и выживет, выстоит и сама тайга.
Сородичи премьеру одобрили.

Все материалы рубрики "Забайкалье многоликое"

Нина Коледнева
Фото автора
«Читинское обозрение»
№19 (1399) // 11.05.2016 г.

Вернуться на главную страницу