Маркиш (фамилия Марка Симоновича в миру) доступен чуть не 24 часа в Интернете, отвечает на вопросы обо всём и на встрече в корпусе бывшего филологического факультета тоже держался просто.
«У меня три молодости было, – шутит. – Первая – как у всех. Вторая – когда во времена застоя эмигрировал с семьёй в США, там принял Крещение, окончил семинарию. Третья – когда в 99-м вернулся домой, принял сан».

Тут и там
Из СССР уезжать было модно: уехал – вроде как добился чего (необыкновенно близки такие настроения сейчас забайкальцам, не правда ли?). Уезжал программистом, женатым человеком. Вернулся, когда страны – и родная, и принявшая – стали меняться. Штаты, признаёт, – не в лучшую сторону. С бытовой точки зрения там, конечно, и сейчас благодать. Изменился сам социальный климат. После бомбардировок Сербии Марк Симонович окончательно решил: погостили, и будет. К тому времени дети выросли, брак распался. Действительно началась другая – новая жизнь.

Правда, заокеанский паспорт остался, и нынче иеромонах Макарий решил ради интереса дистанционно проголосовать на тамошних выборах президента. Похлопотал – послал голос в копилку Трампа.

Интерес к миру, как и всесторонняя образованность, считываются в нём с первых минут. Глаза молодые, и 62-летие уходящий год, кажется, принёс священнику по ошибке. Разговор у читинцев с ним составился очень познавательный.

Церковь и государство
– Когда уже достигнем дореволюционной симфонии в их отношениях? – поинтересовались верующие забайкальцы на встрече с иеромонахом.

– До революции отношения церкви и государства были ненормальными, – уверен отец Макарий. – Нормальные – это сегодняшние, и сложились они в России, пожалуй, впервые за всю историю: государство от церкви отделено, но они имеют общие интересы. Главным из них и для церковной, и для гражданской власти должно быть – благополучие общества.

В качестве примеров (положительных и не очень) привёл Константина в Римской империи, Юстиниана, Филиппа Красивого (когда Папа и король перестали находить общий язык). Крайние формы таких противоречий в Мексике, Красном Китае, при нацистах… Рассказчик знатный, художники так рисуют на подсвеченном стекле: картинки чудесно переходят одна в другую. И вот уж Пётр Великий «по примеру любимых им протестантов» взял власть – гражданскую и церковную – в свои руки и на сотни лет церковь стала по существу департаментом православного исповедания при имперском правительстве.

Хорошо, плохо ли? С одной стороны, хорошо: власть благосклонна. Но в клетке, даже если кашей кормят, погибнешь. Кончилось известно чем. Большевики после того, как рвануло, вместо золотой клетки взяли самую обычную колючую проволоку.
– Бога боялись, в церковь ходили, и сами же за батоги…

В зале недоумение. И следом то, что терзает историков и обывателей без году век: «Могло ли сложиться иначе?».

Противоречий было слишком много – мирит с историей православный. Антологический сдвиг в русском народе накапливался столетиями. В качестве ответа цитирует архиепископа Нафанаила (Львова), сына последнего обер-прокурора Святейшего Синода при Временном правительстве, жил в Харбине, много ценного написал о России. Одна из работ называется провокационно: «Если бы не было революции?». Ничего хорошего не было бы, доказывает автор: нарывы, хоть и велика опасность заражения, надо вскрывать.

Русский народ или российский?
– Хоть как, только в печку не ставь, – спешит отбить мяч поговоркой по поводу ещё одного спора современности. Но углубляется. Можно, нужно ли влиять на процессы, происходящие в языке? В Польше, Франции, Японии охрана языка узаконена. Опять клетка?

– Русский и российский – настолько близкие этимологически, стоит ли копья ломать?

Это же не варваризмы зловредного направления и не неуёмная ярость по их истреблению в языке. На этот счёт вспомнил – насмешил: на одной из встреч общественности со священнослужителями представительница, кажется, минздрава на протяжении всего доклада долбила слушателей формулировкой: «Работницы коммерческого секса». «Чем Вас слово «проститутки» не устраивает?» – назвал вещи своими именами отец Макарий.

– Есть нормальные процессы, когда, например, язык впитывает приходящие с техническим прогрессом понятия – «компьютер», «сотовый телефон». А есть варваризмы (вроде «имидж, вместо «образа»), за которыми мина замедленного действия – не только засорение речи, но деструктивное воздействие через язык на душу народа, национальное сознание. С подобным, я уверен, мы бороться обязаны.
С варваризмами – выяснили. Как сладить с церковно-славянским в богослужении?..

«Иже еси» или «если есть»
Аргументы против переведения церковного языка на «общечеловеческий», современный обычно звучат так: нельзя одним языком Богу молиться и материться. У Макария и тут лопата наточена острей – вглубь заглядывает: славянство у нас в крови – откажемся от языка предков, забудем вовсе – срубим сук, на котором сидим. Какие сейчас-то могут быть проблемы – при небывалом (сравните с началом 20-го века) уровне информатизации. Непонятно – ткнул пальцем в экран: перевод, разъяснение.

Другое дело – крещёные татары, буряты. С их национальной матрицей у старого славянского языка никакого контакта. Тут да, возможно, их священнослужители будут совершенствовать богослужения применительно к национальным языкам.

Православная церковь, оказывается, проблемой нахождения «общего» языка с паствой озаботилась давно – примерно в 1907 году, когда архиепископ Тихон инициировал опрос в церковных кругах о предстоящих реформах. Тихон же писал, что необходимо противодействовать требованиям о переводе службы на разговорный русский язык (вот какие они давние!) – внимание! – усовершенствованием славянской речи; в церковно-славянских текстах, как в любом другом живом языке, накопилось много дефектов, их следовало исправить («Вот вам задача охраны языка!»). Трудоёмкий процесс начался, но был жестоко прерван в 1917-м. Возобновился в начале 2000-х. Движется, но черепашьими шагами.

Русская зарубежная
Мелкими шажками, к началу третьего тысячелетия, навстречу друг другу стали сходиться Русская православная церковь в России и – та, что вместе с народными массами вынесена была волной революции и гражданской войны на чужие берега. О зарубежной церкви, что возникла в 1921 году, разговор тоже зашёл.

– Меньшая часть духовенства тогда сочла полезным отделиться от русского православия, примкнуть к Константинопольскому патриархату. Большая же часть ставила себя именно русской церковью, но – в изгнании.

С юмором рассказывал иеромонах о раскольниках (не хочу подчиняться начальнику – буду сам себе архиерей!), с почтением – о завещании митрополита Филарета (Вознесенского), что скончался, не дождавшись воссоединения зарубежной церкви с Московской патриархией, в 1985-м; за его облачением из Москвы в зарубежную командировку выезжал нынешний епископ Тихон (Шевкунов, автор книг «Несвятые святые»).

…У студенческой братии вспыхнул интерес в глазах – если не к самому православию, то к его многостраничной истории. На фоне читинских несогласий с церковью в последние годы то по тому, то по иному поводу, этот разговор очень кстати пришёлся. К тому же его легко продолжить – написав «продвинутому» иеромонаху, который и с компьютером, и со сферами иного – высшего порядка – на общей волне.

Все материалы рубрики "Гости нашего города"
 

Елена Сластина
Фото пресс-службы
Нерчинской епархии
«Читинское обозрение»
№51 (1431) // 21.12.2016 г.

Вернуться на главную страницу