В начале 1917 года этот журналист и поэт был известен многим читателям газеты «Забайкальская Новь». Свои материалы он подписывал псевдонимом, ставшим очень популярным в 20-е годы ХХ века, когда в газеты стали слать свои материалы рабкоры и селькоры, – «Коля Шило». Звали же его Николай Дионисьевич Шилов. К сожалению, не удалось найти его фото, да и фактов из биографии известно крайне мало.

Нерчанин
Точно лишь то, что он был уроженцем Нерчинска. 8 апреля 1917 года в «Забайкальской Нови» было напечатано его стихотворение «Нерчинск».

Некоторые его строки звучат крайне актуально и сегодня:

«Когда я в Нерчинске бываю иногда,
Мне плакать хочется
на родине унылой.
Я видел многие места и города,
Там царствует, как здесь,
и ужас, и нужда,
Но сердце никогда
тоскою там не ныло…
Вдали от Нерчинска
пожить я в нём хочу,
И он мне кажется
приветливым и милым.
Когда на родине, – иду я на Нерчу,
Брожу по берегу, печалюсь и молчу,
Как будто я пришёл
к возлюбленным могилам».

Завершал же он это творение высказыванием надежды на то, что перемены и в его родной город придут с революцией:

«О, родина моя, пуская в твоей судьбе
Пребудет яркая святая перемена!
Пусть революция,
скользнувши по тебе,
Разбудит нерчуган
к восторженной борьбе
И к жизни бьющейся
кипуче, вдохновенно!».

«Рабами мы были»
Он хорошо оценивал прошлое. С этим всё было понятно. 2 апреля (через месяц после отречения от престола Николая II) Николай Шилов опубликовал заметку, посвящённую двум Пасхам (еврейской и православной).

«Вчера, – констатировал он, – закончилась еврейская пасха праздником освобождения Израиля из египетского ига. Сегодня началась христианская пасха, праздник воскресения человеческого духа, бога любви и мира».
В чём же отличия?

«Да, – писал Шилов, – евреи свободной России были счастливы, ибо в первый раз за пасхальным столом старейшие в их семьях могли с глубоким волнением, со счастливыми слезами, с сияющими лицами, как великую жизненную правду, а не мёртвую заученную книжность, произнести прекрасные, повторяемые из года в год слова:
– Рабами мы были у фараона в Египте.
Да, евреи в пасху 1917 года были счастливы и богаты».

А что же православные?
По мнению Николая Дионисьевича по сравнению с евреями они были бедны. Почему? Потому что «не сбылась их мечта о мире на земле, о благоволении в человецах и об истинном воскрешении бога любви и милосердия, ибо земля по-прежнему утопает в морях крови, по берегам которых стоят миллионные армии христиан, вооружённых беспощадными орудиями истребления, а по городам и селениям полумира льются слёзы осиротевших женщин и детей».

Да, первая мировая война продолжалась, и окончание её после Февраля только отодвинулось. По мнению этого певца, «русские христиане не унывают, ибо они верят, что сбудется их мечта о мире всего мира, как исполнилась их грёза о свободной России».

Патетически он восклицал: «И если сегодня они не могут с полным правом произносить пасхальное приветствие – «Христос Воскресе», как великую сбывшуюся правду, то, поздравляя друг друга с праздником и целуясь, пусть они повторяют:

– Рабами мы были у государя в России.
– И вот свободны – как эхо, пусть радостно отвечают другие».

Типичный, наивный и малообразованный провинциальный интеллигент, он с трудом представлял, чем же могут обернуться эти самые «святые перемены».

Подобно булгаковскому Швондеру, революцию Шилов представлял в виде митингов, красных знамён и революционных гимнов.

Сны узника самодержавия
В той же газете 23 апреля он опубликовал своё «Письмо из Иркутска», названное «Я видел и верю».

Из этого письма становится известно, что к революционному движению нерчанин Шилов приобщился ещё в юности. К сожалению, дата и даже год его рождения не известны, а потому нет ответа и на вопрос о том, а участвовал ли он в первой русской революции? Известно лишь, что по образованию он был горным мастером и какое-то время служил в военном ведомстве.

Что какое-то время за революционную деятельность он провёл в тюрьме, из этого письма становится абсолютно ясным. «На утре ранней моей молодости, когда я за то, что хотел претворить мечты и грёзы в действительность, томился за чугунными решётками и железными замками каменных одиночек, куда меня ввергло буржуазно-царское правительство, – писал он, – мне снились на суровых арестантских постелях необычно красивые и грандиозные видения».

Что же снилось этом революционеру?
«Мне снились города, разукрашенные красными флагами, и их улицы, переполненные бесчисленными толпами с развевающимися знамёнами. Мне снились революционные гимны, которые неслись из миллионов грудей восставших тружеников мира и из сверкающих медных труб присоединившихся войск, а над всем этим морем красных знамён и бурных звуков торжественно и гордо гремела величавая победная марсельеза.

Мне снились народы, разрывающие оковы, свергающие ненужные троны и протягивающие через границы своих стран братские руки всечеловеческой любви для мирового строительства жизни на началах социальной справедливости».

Вот и вся программа. И уже весной 1917 года она была полностью реализована. Автор сам об этом писал. В Иркутске, где он был освобождён из тюрьмы, он видел и красные знамёна, и митинги, и парады революционных войск, и даже военнопленных, приветствовавших эти войска.

Финал статьи был ярким: «И если мне не придётся дожить до того золотого века, если я буду умирать молодым, то, испуская последний вздох и закрывая навеки глаза, я не стану жалеть о рано обрывающейся жизни. Ибо я видел начало победы интернационала и верю в социализм».

Поэт русского… Китая
Что же делать дальше, ни ему, ни многим его соратникам по революционной борьбе как-то не приснилось. Николай Шилов «пропел» свои оды Февралю, но не знал, как же относиться к Октябрю. Итогом стала эмиграция. Причём Забайкалье он покинул не в 1920 году, когда пал режим атамана Семёнова, а ещё в 1918 году.

В июле того года он уже сотрудничал с газетой «Вестник Маньчжурии». Когда Владивостокская земская управа постановила не допускать опубликования приказов и распоряжений Временного правителя КВЖД Дмитрия Хорвата, журналист Коля Шило откликнулся:

«Это значит, закрывай
Все – газеты наипаче, –
И за шиворот хватай
Всех, кто думает иначе».

Интересно, что в те годы наряду с «Колей Шило» у него появился ещё один псевдоним, говорящий о том, какие мировоззренческие катаклизмы пришлось ему пережить, – «Герцог Лоренцо».

«Шило» он убрал подальше. Автор книги «Белый Харбин. Середина 20-х» Георгий Мелихов писал о нём: «Тысячи и тысячи раз дальневосточные реалии, мотивы, пейзажи входили в стихи русских поэтов Китая. Сопки Маньчжурии, жёлтая Сунгари, лица, виды, уличные сценки, китайские виньетки, музыка, праздники, заклинания, тайфуны, драконы, храмы, рикши и даосские боги – всё это густо, цветисто, одушевлённо впервые пропитало ткань русского стиха. Каждый поэт открывал свой заветный уголок «второй родины». Николай Шилов находит окрыляющее вдохновение в горах Хингана:

«Молчи! И стой! И внемли тишине
И эху дальнему Осанны.
Когда нельзя молиться в глубине,
Молись на паперти Хингана».

В это время Николай Шилов работал в харбинских газетах «Заря», «Рупор» и других. Некоторое время заведовал редакцией «Рубежа». Писал фельетоны. В 1932 году переехал в Шанхай, продолжал газетную работу. О нём вспоминал знаменитый в советский период писатель Всеволод Иванов, написавший: «В «Шанхайской заре» в 1930-е годы работал бывалый, опытный журналист-фельетонист Николай Денисович Шилов, писавший под псевдонимом «Коля Шило»…».

В 1934 году был даже избран «королём поэтов». Его стихи печатались в русских периодических изданиях в Китае, в том числе в «Рубеже». Умер забайкальский певец Февраля в Шанхае в 1936 году от туберкулёза.

На Родину он, точнее его имя, вернулось в 2001 году. Тогда был опубликован сборник «Русская поэзия Китая: Антология», в который были включены стихи 58 российских поэтов, творивших в эмиграции. Среди них стихи и нашего забытого надолго земляка Николая Шилова, мечтавшего о «золотом веке» для России, Забайкалья и родного Нерчинска.

Все материалы рубрики "Страницы истории"
 

Александр Баринов
«Читинское обозрение»
№11 (1443) // 15.03.2017 г.

Вернуться на главную страницу