На днях случайно услышала разговор двух девчонок лет 15-16. Ёжась от хиуса на остановке маршрутки, они вели «светскую» беседу.

– Ну, как у тебя дела с твоим Сашиком? – спросила плотная девочка с румянцем во все щёки.

– Он вообще какой-то мутный, завязывать с ним надо! – сказала худенькая блондиночка и нахмурила брови. – У всех девчонок парни как парни. Вон, Лариске Валерка на день рождения такое золотое колечко подарил, закачаешься! Соньку Андрюха на день рождения в ресторан водил. А Сашик ходит, всё стишки какие-то читает, говорит, что сам написал. А чё они, стихи? Они мне в школе надоели. Их не съешь, на себя не напялишь, на них ничё не купишь… Нет, надо с этим Сашиком завязывать!

Тут подошла маршрутка, и девчонки уехали. А я осталась на стылом ветру, хотя мне тоже нужно было ехать на 28-м маршруте. Не хотелось мне находиться рядом с девчонками, измеряющими глубину чувств тем, что можно потрогать, съесть или надеть на себя… Откровенно говоря, мне было их искренне жаль. Это какое же омертвение души произошло у них в столь юном возрасте, если даже столь трепетная тема, как первая любовь, рассматривается исключительно с материальной точки зрения?

Я понимаю, что все эти житейские премудрости внушили им любящие мамы, бабушки и старшие сёстры. Ну, а своя-то голова где, своё сердце, своя душа?

Было когда-то и в моей юности времечко, когда моя московская бабушка, Мария Павловна Грибкова, внушала мне: «Дурочка, да ведь из «спасибо»-то шубу не сошьёшь! Нужно думать о жизни, о том, что завтра съешь или выпьешь». Сама прожившая тяжёлую жизнь, переполненную тяжким трудом и всевозможными несчастьями и испытаниями, она изо всех сил пыталась научить меня житейским премудростям, от которых бунтовала вся моя душенька.

«Я не буду жить, как ты!» – вопила я в приступе юношеского максимализма, и моя старая бабушка махала рукой и говорила: «Ну, Бог с тобой. Живи, как знаешь!». А я уже тогда знала, что бабуля моя, будучи молодой мамой и вообще девчонкой 22-х лет от роду и работая на фабрике химического волокна, кинулась вместе с другими ребятами-комсомольцами тушить загоревшийся цех и получила серьёзное отравление, отправившее её на пожизненную инвалидность. Что она тогда заработала? Нищенскую пенсию в 30 рублей? 

Я частенько спрашивала её потом: «Так зачем ты в огонь-то кинулась? Чего такого выдало тебе государство за твои заслуги?». И бабушка поджимала губы и тихо произносила: «Так ведь это наш цех был, где мы работали. Погибало производство. Люди погибали… Это как же я могла где-то в кусточках отсиживаться, когда такая беда пришла?». «Ну, так, значит, не всё кусками меряется?!» – победно восклицала я. Бабуля качала головой и уходила на кухню…

Воспитывавшие нас родители, дедушки-бабушки были из породы сумасшедших (по сегодняшним меркам!) граждан, для которых нормой жизни было отдать последнюю рубаху другу, накормить чужую старуху и любить своих близких просто так, от всего сердца, не подсчитывая, чего и сколько на твою долю за эту любовь будет отсыпано.

Женщины, дожидавшиеся своих мужей с войны глубокими инвалидами без рук, без ног, с обезображенными лицами, были счастливы от того, что родной человек, горячо любимый, хотя бы в таком состоянии, но вернулся домой. И никто ни о каких колечках (телефонах, шубах, машинах и пр.) не думал. Хотелось бы, чтобы это замечательное качество – бескорыстие – как-то начинало возвращаться в нашу жизнь…

Все материалы рубрики "Разговор по душам"
 

Елена Стефанович
«Читинское обозрение»
№15 (1395) // 13.04.2016 г.

Вернуться на главную страницу