Чувство Родины
Конец зимы. Чукотка. Посёлок геологов Пырканай, в восьмидесяти километрах берег Северного Ледовитого океана. Закончилась полярная ночь. В поселковой столовой по этому случаю праздник.
В столовой на столах спирт и шампанское, на севере это было модно. К утру наш столик, все четверо, вышли на крыльцо покурить. Светало. Товарищ от избытка чувств, молодости, счастья, предчувствия скорых маршрутов, ночёвок у костра, а также спирта с шампанским, расстегнул кобуру и выстрелил в серое, цвета пепла костра, небо (на время полевых работ геологам выдавали оружие, которое осенью полагалось сдавать на склад. Однако на Севере на инструкции смотрели сквозь пальцы, и почти все оставляли револьверы дома). Начали прикуривать, на миг склонились над спичкой в ладонях. Стало тихо. И в это время мы услышали музыку: в ответ на выстрел небо ответило музыкой.
Мы подняли головы. С мутной вышины летели на нас редкие большие льдистые снежинки размером с женскую ладонь или даже больше; иногда они соприкасались, обламывались, и возникала музыка. Мы долго, пока не замёрзли, стояли на крыльце и слушали симфонию Севера. Каждый думал о своём. Товарищ пристыженно застегнул кобуру и протянул: «Да-а-а…», и отщёлкнул папиросу.
О своём думал и я. Думал, что весь земной шар усыпан красотой. Сколько же труда ушло, как надо было поработать природе за Полярным кругом, чтобы вырезать каждую снежинку и сделать её неповторимой; сколько терпения надо, чтобы по весне по всей России для каждой берёзы выпилить лобзиком молодые клейкие листочки… Мастер терпеливо вырезает из нефрита вазу, зодчий плетёт каменные кружева храма, поэт пишет стихотворение – не для себя, для людей, чтобы они увидели и восхитились. Тот Мастер, который сотворил весь этот мир, не для себя это делал – для восхищения. А восхититься и оценить такую красоту могут только люди…
Люди, живущие на окраинах государства, острее и больнее чувствуют Родину.
Обман
Заехал как-то ко мне в Читу московский поэт Владимир С. Стихов он уже не писал, поскольку занялся коммерцией. Вот по этим своим купеческим делам ездил в Китай. Возвращаясь, вспомнил про меня, нашёл адрес. А знакомы были мы ещё по Литературному институту.
Встретились, угостились, как принято. И высказал он мне своё желание – иметь настоящий бурятский халат, национальный костюм. Терлик называется. Только не такой, какие продаются в магазинах – цветные, яркие, современные. А чтоб он был непременно из сундука старинной работы, чтоб на нём была пыль веков или, на худой конец, моль десятилетий.
Сказано – сделано. Утром мы были уже в пути. Сговорились со знакомым о машине – деньги у Владимира были.
Название деревни улетучились из памяти, помню, что было это в Агинском округе.
Небольшая толпа у почерневшего от времени бревенчатого амбара советского или досоветского времени. Возбуждённо переговариваются, машут руками, что-то кричат. Тут и русские, и буряты. Разговор идёт на русском языке, изредка проскакивают бурятские слова. Часто повторяются слова «канары» и «ширы». При этом стихнувшее было возбуждение вновь охватывает толпу.
Владимир реагирует на «Канары» правильно. Он говорит мне с удивлённым восхищением:
– Ну, вы тут даёте! Кстати, Канары – понятно, а Ширы – это где?
Чтобы не расхохотаться, отворачиваюсь и откашливаюсь.
– Это курорт на Китайском море, у нас многие туда мотаются.
Через какое-то время на нас обращают внимание и показывают дорогу до хозяйки халата.
Домой Владимир уехал довольный поездкой. Сделал свои купеческие дела, приобрёл экзотическую вещь – настоящий бурятский халат, терлик. Увёз рассказ о забайкальцах из забытой Богом дыры, для которых смотаться на Канары или Ширы – обычное дело.
Я позволил ему обмануться. Не стал говорить, что «канары» – огромные мешки для хранения и перевозки овечьей шерсти. Ночью местные алкаши забрались в амбар и утащили единственное ценное, что там было – канары. Они же ширы.
Все материалы рубрики "Год литературы"
Вячеслав Вьюнов
«Читинское обозрение»
№4 (1384) // 27.01.2016 г.
0 комментариев