Надежда Гуменюк – литератор, член краевой общественной писательской организации, автор двух поэтических сборников. В сентябре бурятский альманах «Новая проза» опубликовал её рассказ «Где Байкал берёт начало», что стало своеобразной наградой за занятое второе место в литературном конкурсе «Новая проза» (его проводило издательство «НоваПринт», Бурятия). Порадуемся за землячку и прочитаем этот рассказ вместе.

Солнце зацепилось рыжим краем за островерхую сопку и, казалось, с любопытством осматривало округу, слегка заштрихованную подступающими сумерками. Село раскинулось в низине прямыми стрелками улиц с чёткими прямоугольниками домов и аккуратных палисадников. Облако пыли висело сейчас над селом и обволакивало пёстрое стадо коров, возвращающихся с пастбища. Хозяйки некоторых бурёнок сопровождали их, подстегивая лёгкими прутиками. Коровы миролюбиво мотали рогатыми головами и покорно шли к своим стойлам.

Мария тоже добродушно понукала свою пегую Майку, которая горделиво несла тучное вымя к родному двору. Мария не жаловалась на хороший удой своей кормилицы и щедро подкармливала её дроблёнкой и душистым сеном. А сейчас, в августе, Майка кормилась на лугу с шелковистыми травами, вымахавшими до пояса. 

Все вечерние дела были добротно справлены. В доме витал уютный дух сытного бытия – парного молока, горячего хлеба, наваристого борща. Мария поужинала, как всегда, в обществе своего старого кота Васьки. Привычно подсела к телевизору, где бестолково спорили очередные политики. Она редко прислушивалась к их жарким дебатам, которые, скорее, служили фоном для её неспешных дум. 

Мария давно уже жила одна в своём старом, но ещё крепком доме. Муж её Пётр, который работал в колхозной рыболовецкой артели, погиб во время шторма на Байкале много лет назад. Но она всё ещё ждала его, чутко вслушиваясь в шорохи за окном: не идёт ли кто? Иногда приходила соседка, ровесница Марии, тоже вдовая. Но муж Катерины сгорел от водки, а Пётр редко брал в рот это зелье. Вроде, и ровесницы, ан Мария до сих пор была в теле. Стройная, плотного сложения, с высокой девичьей грудью, она и в свои полсотни с гаком всё ещё притягивала к себе долгие, оценивающие взоры мужчин. Полыхнув в ответ зелёным пламенем гневных глаз, Мария отворачивалась от зовущих взглядов, словно чувствуя на себе ревнующие глаза умершего мужа.

Вот и сейчас он стоял перед глазами – с широкой улыбкой на смуглом лице, играя озорными огоньками в прищуренных глазах. Широкоплечий, высокий, поджарый, Пётр был в той же сатиновой, стального цвета рубахе, которую Мария сшила ему незадолго до смерти. Пётр тянул к ней ладони, словно искусно вырезанные из куска кедра – крепкие, смуглые, жадные до горячего тела жены. Мария закрывала глаза и чувствовала ласковое прикосновение желанных рук мужа. Они нежно гладили её волосы, лицо, неторопливо спускаясь к открытой шее, вздрагивающей ложбинке на груди…

Мария испуганно отшатывалась от видения, мелко крестясь: «Свят-свят, нет же тебя, Петруша. Утонул ты. Помнишь?».

Призрак рассеивался в полумраке избы, из углов которой укоризненно смотрела на Марию пугающая пустота, наполненная когда-то весёлой суетой молодой семьи. Поженившись, Пётр и Мария долгое время жили без детей, для себя. До свадьбы Мария немного работала дояркой в колхозе, а потом Пётр настоял на том, чтобы жена хозяйничала по дому. В своей рыболовецкой артели он хорошо зарабатывал, рыба была почти дармовой, к тому же он изредка подстреливал дичь в тайге. А Мария припасала к зиме грибы и ягоды, сосед Кузьмич снабжал молодых душистым мёдом со своей пасеки.

Хорошо жилось молодой чете. Любились они жарко, ненасытно, словно предчувствуя вечную разлуку. Вначале Мария, воспитанная в семье в строгости, не знавшая в девичестве мужских губ, боялась нетерпеливых рук мужа, порхавших легко и ласково по её телу. Но Пётр так непринуждённо и неназойливо звал её в любовную игру, что Мария сдавалась со счастливым смехом. Голова молодой женщины шла кругом от впивавшихся в её расслабленные губы твёрдых мужских губ, горячая волна желания захлёстывала её и легонько покачивала в своих тёплых объятьях. 
Детей всё не было, но Мария и Пётр, увлечённые друг другом, не горевали об этом. 

А потом пришла беда. Мария до мельчайших подробностей помнит тот страшный день. Рассвет ещё только занимался и розовой волной плескался в сонные окна. Но в домах рыбаков уже проснулись привычные к их сборам на работу на озере семьи. Мария тоже собирала мужа в дорогу, укладывая в объёмистый берёзовый туес простую, но сытную снедь. Прощались долго, словно предчувствуя недоброе. Пётр нежно прижимал к груди голову Марии, а потом поцеловал её пересохшие от подступившего волнения губы.

– Жди меня, Маша. Назавтра к утру вернёмся, если будет улов. 
Мария перекрестила его, едва сдерживая слёзы.
– С Богом, Петруша. А я тебе шанежек с творогом напеку, твоих любимых. 

Муж улыбнулся ей, махнув от порога. Таким он и остался в её памяти – голова в притолоку, улыбка плавит золотистый жемчуг любящих глаз. И – ушёл на свою нелёгкую и опасную работу. Ушёл в вечность.

Рыбацкие моторки исчезли за горизонтом, оставив на спокойной глади величавого Байкала пенистые борозды. А к ночи озеро глухо заворочалось, утробный звериный гул, казалось, шёл из его бездонных глубин. Огромные волны, закипая вдалеке, шумно обрушивались на песчаный берег. Шторм сотрясал Байкал, не оставляя надежды на спасение всем, кого застали врасплох ревущие воды озера.

Мария проснулась от грохота, как будто огромная камнедробилка жадно вгрызалась в прибрежные скалы. Сердце тоже гулко билось в груди, сжимаясь от внезапной боли. «Неужто шторм? Петя! Господи, спаси его! Спаси всех рыбаков!». 

Как была – в сорочке – только шаль накинула на плечи да обулась в ичиги мужа – Мария выскочила из дома. Май был на исходе, но студёные воды Байкала вытягивали тепло, которое за день вливали в прибрежный воздух солнечные лучи, а потому ночи стояли холодные, знобкие. 

Мария стремглав добежала до берега, где уже колыхалась толпа встревоженных людей. Русские и буряты, жившие в рыбацком посёлке, с тревогой вглядывались в бурлящую байкальскую зыбь. 

Наконец, застрекотали подходящие моторные лодки. Жёны и дети рыбаков побежали к воде. Первая лодка, которой правил бригадир артели, или башлык, бурят Хуса Тулохонов, ткнулась тупым носом в песок. Другие лодки – одна за другой – причаливали к берегу. Рыбаки буквально вываливались из лодок – мокрые, усталые, с поникшими головами. Мария обежала глазами всех рыбаков, но Петра среди них не увидела. Сердце сжалось от страшного предчувствия и растворилось в груди. 

Тёмная стена людей молча стояла возле неё. Потом от неё отделилась тяжёлая, обмякшая от горя, фигура башлыка.
– Крепись, Мария. Пётр твой был хорошим мужиком. Настоящим. Смыло его волной. А где искать – не знаем. Байкал большой…

Подошёл Баир, друг Петра, почерневший от этой нежданной беды, обнял Марию.
– Пойдём, Маша. Холодная ты вся. Замёрзла, поди…

Мария вдруг вспомнила, что смерть по пятам ходила за Петром. Август подходил к концу, когда она поехала с ним на мотоцикле в тайгу, собирать голубику. В лесу их встретила звенящая тишина. Даже дятел пропал где-то, не простреливал округу своей частой дробью. Сосны, словно любопытные сельские соседи Петра и Марии, обступили их со всех сторон, заглядывали в молодые лица, одобрительно покачивая пышными кронами: «Бравые какие, однако».

– Маша, иди сюда, глянь, какая голубица-то рясная! – Пётр махал Марии рукой с зелёного островка голубики, куда успел добежать вперёд неё.

Не дожидаясь жены, он присел к кустарнику, словно окутанному синей дымкой. Голубика и в самом деле была сильная, крупная, суля наполнить все посудины, припасённые Марией для сбора ягод. 

Едва муж склонился над кудрявым кустиком, как вдруг что-то зазвенело вокруг, словно невидимая птица запела. Мария отшатнулась в ужасе, увидев, как от ствола стоявшей рядом с голубикой сосны отлетают осколки коры. Кто-то прицельно стрелял в их сторону, может быть, охотники, хотя охотничий сезон ещё не начался. Скорее всего, браконьеры загоняли где-то дичь. 
– Петя! Уходи! Убьют! – истошно закричала Мария.

Муж, увлечённый сбором ягоды, видимо, не обратил внимания на свистевшие над головой пули. Услышав крик Марии, откатился из кустарника в ближайшую ложбинку. Она тоже бросилась на землю, пережидая стрельбу.
– Собрали ягоду, мать их, – выругался Петр. 

…После смерти мужа Мария замкнулась. Днями напролёт лежала на постели, которая после гибели Петра словно обжигала её своей стылой немочью. Хорошо, что не успели обзавестись коровой, а то бы пропала она без заботы хозяйки. Кур кормила соседка. Заходили Баир и жена его Дулма, молча сидели возле Марии, боясь ненужным словом разбередить кровоточащую рану в её сердце. Время лечит. Погорюет Маша – отойдёт её сердце от тоски. Вот тогда можно будет и поговорить с ней душевно, как будто она им родная.

Баир уговорил Марию стать рыбачкой вместо мужа. Тяжёлое это, конечно, дело, не женское, но он хотел, чтобы Маша отвлеклась от своего обжигающего душу горя. А Мария решила про себя, что так будет лучше, словно муж будет сопровождать её в рыбацком походе и хранить от невзгод.

Мария родилась на Байкале, как и Пётр, и, сколько себя помнит, всегда жила возле этого великого озера. Её рыбацкий посёлок стоял в таком месте, где, по извечному поверью, Байкал берёт начало. Здесь голубая красавица Селенга несёт в него свои живительные воды, словно отдаёт навеки верное девичье сердце могучему батыру Байкалу. Мария и не сомневалась никогда, что живёт в самом красивом месте на Земле. И убедилась в этом окончательно, когда стала рыбачкой выходить в самое сердце Байкала – к острову Ольхон.

Когда Мария впервые встретила закат над озером, она пожалела, что не рождена поэтом. Бывалый рыбак Баир с улыбкой наблюдал за Марией, на лицо которой приглушённой акварелью падали лучи заходящего солнца. Разноцветье красок живой музыкой играло в охваченных лёгким волнением водах величавого озера. Невдалеке от лодки тянулся зелёной ладонью островок, который в закатных лучах казался драгоценным изумрудом, игравшим всеми своими волшебными гранями.

Но более всего потрясла Марию другая картина. Вдоль всего острова, насколько хватало взора, розоватые в причудливом закатном солнце лежали нерпы, греясь в его лучах. Они совсем не боялись стрекочущей мотором лодки и людей в ней.
– Баир, смотри, какая красота! Вот бы твоя Дулма сейчас была с нами, посмотрела бы на это диво! 

Баир улыбался по-восточному загадочно и мудро. Радуется Маша, значит, отошло её сердце от печали. Хорошо, однако…

Затосковало опять сердце Марии. Почудилось вдруг, что за окном, затянутым густой сумрачной вуалью, стоит Пётр и машет ей рукой. И так захотелось Марии пойти к озеру, побыть одной на берегу, вслушиваясь в тихий шелест волн под ногами.

Она долго стояла на берегу, всматриваясь в синюю мглу озера, в котором золотыми светлячками отражались звёзды. Лёгкий ветерок трепетал на воде, словно предлагая ей любовную игру. 
– Здравствуйте, тётя Маша. Можно, мы побудем с Вами?

Тёплый басок отвлек Марию от её долгих дум. Оглянулась на приветливый голос. Сын Баира Пётр и его невеста Дарима стояли рядом и улыбались ей.
– Мои вы хорошие, спасибо вам за компанию. Я всегда вам рада. Как там отец в матерью поживают?
– Хорошо, тётя Маша. Привет Вам передают.
– Вот и ладно. И им от меня – низкий поклон.

Молодые переглянулись, словно договариваясь о чём-то важном.
– Тётя Маша, в мы с Даримой решили пожениться. Придёте к нам на свадьбу?
Мария улыбнулась молодым светло, не пряча радости.
– Конечно, приду! Счастья вам, милые мои, и любви на всю жизнь. Слышишь, Петруша? На всю жизнь чтоб, не меньше…

Пётр, которого Баир назвал в честь своего друга, мужа Марии, обнял Дариму и кивнул ей: 
– На всю жизнь, тётя Маша…

Марии показалось, что её вздрагивающие от волнения плечи тоже нежно и печально обнимают любимые руки. Словно пытаются успокоить и обогреть любовью её тоскующее сердце: «Ничего, Петруша, не беспокойся за меня. Это я от радости…».

Ветерок поиграл белокурыми завитками волос Марии, легко коснулся, словно тёплыми ладонями, её лица, мокрого от слёз.
– Ничего, Петруша. Это я от радости…

Все материалы рубрики "Год литературы"
 

Надежда Гуменюк, 
писатель, заслуженный 
работник культуры Читинской области
«Читинское обозрение»
№49 (1377) // 9.12.2015 г.

Вернуться на главную страницу