«Моргунова? Как актриса?». «Ага, – смеётся молодо, задорно. – Погорелого театра!». Тамаре Михайловне без нескольких годков 80. Выглядит замечательно. Только глаза выдают пережитое. А ещё – плачет навзрыд, чуть коснись далёких лет. Маму, польскую еврейку, репрессировали ровно 80 лет назад, в 37-м. Когда Сару Мееровну уводили, четырёхлетний Эдик, больной и спящий, остался один в квартире. «Как она искала его всю жизнь. Как искала…».

Не понять, но простить
Сына несчастная больше не видела. Хоть прожила до 94-х лет. Сколько ей было там, под Магаданом – 25-30? Самый возраст цветы растить, детей пестовать. Но истощённые, остывшие до последней крайности женщины на лютом морозе валили лес. С родившейся в лагере Томой разрешали свидеться раз в два-три месяца.

Прижать к сердцу родной комочек и опять на разрыв. Не в последний ли раз (в деткомбинате на пустой, заваренной кипятком овсянке, выживал один из десяти).

За что это всё? За любовь.
Сара познакомилась с будущим мужем в Польше (там стояли советские войска). Служебными маршрутами перебрались в Челябинск, родили сына и – 37-й. Молодого отца и мужа забрали по ложному доносу и расстреляли. Почти сразу пришли за ней.

После десяти лет «отсидки» ещё долго бросали с места на место в тех же промозглых, пропитанных болью краях. Селили в бараках с самодельными печами, топчанами. Напротив окон – тюрьмы, где не знала продыху адская машина. И иногда (если бы годы стирали это из памяти!), вырвавшись из рук конвоиров, заключённые бросались на колючую проволоку, под электроразряд. Потом голых синих покойников вывозили машинами…

Тамара Михайловна рассказывает мне всё это тихим голосом. Когда становится невмоготу, отворачивается к окну, выдыхает.

Родилась она в лагере для политзаключённых в посёлке Эльген Ягодинского района за три месяца до войны. Отец – надзиратель. Как так вышло, маму не допытывала: место и время полны жути, мало ли. Да и погиб он на фронте уже в 41-м году. На вопросы о Польше и родственниках Сара Мееровна тоже взмаливалась: «Только не спрашивай!». Единственное, что обронило иссушённое сердце – про маленького сына, оставленного в Челябинске в темноте, и про родителей – их увели из Польши на Украину. Тоже к расстрельным ямам?..
К 80 годам Тамара Михайловна научилась жить с этими вопросами.

– Очень сильная женщина. Испытала, не дай Бог. Но нет у неё злопамятности, – говорит о ней председатель еврейской общины Борис Ерёмин.

Хлопотунья и заботушка Тамара Моргунова (Шнейдер) много лет трудится здесь администратором. Обогреть, накормить, приветить. Нет, шалишь магаданский ветер, – не пробрался ты в душу человечью, не выстудил. А уж старался как…

Не в петлю – так в Читу
Когда Тома подросла, в их жизни появился отчим.

– Был он раскулаченный. Настоящий кулак. Жадный… Прости меня, Господи, – не в сердцах, просто, как было, рассказывает Тамара Михайловна.

Общались «тепло»: он её «дармоедкой» звал, она его – «гестаповцем». Кожу сдирал плёткой, а дух девчоночий не сломил. Видевшая на коротком веку больше, чем положено за десять жизней, она и в школе вынуждена была доказывать право на существование. «Жидовка», «еврейка», «зэчка» – клеймили детские языки. Драться научилась и матерщину освоила.

– А уж в Магадане бедных евреев унижали, обижали. Как будто мы что сделали плохое… И заключённые – тоже. Хотя, казалось бы, все сидят. Там все были. И воры, и бандеровцы (это самые звери). Одна у нас женщина вышла замуж за бандеровца. Как он над ней измывался… В бараках стенки-то тонкие, слышно всё. Он и её ребёнка не жалел. Я не выдерживала – кричала: «Что издеваешься! Она и так, бедненькая, просидела в тюрьме ни за что. Ещё ты…». Мне лет-то кого было.

Проучилась Тома всего три класса из-за постоянных перебросов бывших заключённых и оттого, что отрабатывать хлеб отчим заставлял то в няньках, то в полотёрах. Подрастали сводные брат и сестра.

В 14 лет, когда силы терпеть измывательства и укоры истаяли, шла по улице: в омут ли, в петлю?.. О чём плачет, спросил солдат конвойных войск. Срок службы его подходил к концу. «Поедешь в Читу?». Кивнула.

И вот Чита. Чуждая. Бесприютная.
– Привёл к матери. А та ему: соображаешь, что делаешь? Чужого ребёнка привёз! Ну… я и сказала, что пойду тогда, на вокзале поживу. Может, кто чем поможет. И ушла. На вокзале Читы-1 ночевала. А раньше же комсомольцы-добровольцы были (вообще, хорошие люди раньше были). Увидели, что первый день сижу, второй… Подошли – спросили. А мне жить негде, отвечаю. И они меня устроили сначала на стройку кирпичи таскать, потом – в депо обтирщицей вагонов, после уж – смазщицей. Общежитие мне дали. Жизнь налаживаться начала…

Тамара Михайловна не говорит, как от непосильного для исхудалой девчонки труда засыпала прямо между вагонами. Как на стройке с носилками штормило и шатало… Было и быльём поросло. Осталась только благодарность за хорошее и уверенность: «Добрых людей на свете больше».
А про еврейство её – история отдельная, почти анекдот.

Не у пальто воротник
– Девчонки, которые со мной жили, мне очень помогли. Подсказывали, как что делать, как деньгами распоряжаться. Ума-то не было.

Познакомилась с одной женщиной. Она начинает плакать, что живёт плохо, я ей свою зарплату и отдам. Девчонки ругаются: «Совсем, что ли! Тебе-то кто поможет?». Я возражала: «Но мне же помогли…».

Как-то подсказали мне пальто сшить. С одной получки материал купила. Со следующей – лисий воротник. А соседка всё плачется… Время пришло – подружки повели меня в мастерскую пальто заказывать. Приходим, вытаскиваем ткань, всё. «А воротник?!» Отдала соседке, говорю. «Как?!». В общем, с каракулевым сделали.

Такой бесхитростной и осталась. Что на уме, то на языке. Чуть под монастырь себя этим не подвела: не знала, что за «магаданцами» контроль налажен. Пришёл незнакомый парень в общежитие, ну и пришёл. А Тамара – о неприятностях на работе во всех красках, да припечатала: «В Америку хоть беги!». «Молчи, глупая, – пожалел её человек в штатском. – Закроют враз».

К тому времени маме и отчиму разрешили перебраться в Саратов, на его родину.
– Мама мне написала письмо. Когда реабилитация началась, им там дали квартиру.

И сама Тома заневестилась. Познакомилась в депо с первым мужем, родила Иринку. Но выпивал, обижал. Ушла. Жили с дочкой в подвальной комнате. Три работы, чтоб прокормиться (кондуктором, официанткой, администратором в гостиницах много лет). Дочь выросла доброй, благодарной. Окончила железнодорожный техникум, живёт в Барнауле.

Тамару Михайловну женское счастье тоже нашло – со вторым мужем. И тоже дочь, и тоже железнодорожница. Овдовев, бабушка Тома живёт радостями внуков и правнучка, у которого («Спасибо, Господи») и маминой ласки, и мягких пелёнок с избытком.

Государство, правда, спохватилось – многотерпцев реабилитировало.
– Вину сняли, выходит, – задумывается она. – Считай, 14 лет «отсидела». Дали мне тогда книжку, что можно получить и как. Я везде ходила, но везде отказ: у вас квартира есть (по очереди до того дали), площадь позволяет. А площадь – 28 квадратов, если санузел не считать. Так и живём. Впятером. Да ещё собачка.

Квартирный вопрос можно было решить, но Тамара Михайловна по своему обыкновению распорядилась случаем «не по-еврейски».

– Когда мама умерла, первой наследницей на квартиру была я. Но, конечно, написала отказ. Соседи: вот дурочка, надо было долю забрать. Да зачем мне это надо? Чтоб меня проклинали потом? И так всю жизнь в проклятии жили. И унижали, и обижали… Только родственники в Саратове после того почему-то совсем перестали общаться.

И много раз ещё нашёптывала жизнь: мир чёрств, люди неблагодарны.
– В гостинице администратором работала, завистники сообщили куда следует, чтоб проверили меня. Пришёл сотрудник. А у нас стены голые, железная кровать. Полотенца вафельные…

Клиническую смерть – и ту перемогла. И всё неймётся: «Счастливая!».
Только сердце стало тревожить («Пришлось даже таблетки пить»). На перловку после лагерных котлов даже в рассольнике глядеть не может.
– Овсянку заваривали. Морковь и картошку (сухие) – тоже.

Семилеткой надкусила первое в жизни яблочко.
– Удивилась тогда: надо же, что на свете бывает.

Но…
– Чего там, Господи. Самое главное – жизнь идёт.

Все материалы рубрики "Люди родного города"
 

Елена Сластина
Фото автора
«Читинское обозрение»
№42 (1474) // 18.10.2017 г.

Вернуться на главную страницу