На писательском собрании журналист Владимир Кибирев взял да и выставил на стол стопку книг. Тираж издан по инициативе Благотворительного фонда содействия издательской деятельности в Забайкальском крае «ОДАРИНА». Книга называлась «Молитва на ржаном поле». Проза. Автор — ныне москвич Валентин Андреевич Логунов. Надо сказать, что Владимир Николаевич — председатель этого фонда. А принесённые книги — подарок забайкальским писателям.
Тем же вечером открыл книгу. Читалась она по такому же принципу, по которому была написана: как колесо под гору — всё быстрее, быстрее, и уже не остановить. Автор начал неспешно — с рассказов. Затем вроде как передышка — этюды. И наконец — две повести.
Скажу сразу, мнение моё будет пристрастным. И тому есть несколько причин. Во-первых, я знаком с Валентином Андреевичем. В апреле 1978 года он покидал редакцию газеты «Забайкальский рабочий» и Читу, уезжал в Москву, а меня в это же время приняли стажёром корреспондента в эту же редакцию. Приняли благодаря Логунову.
Во-вторых, в книге идёт речь о знакомых людях, по крайней мере, они угадываются. Знакомые географические названия, знакомая природа.
В-третьих, я тоже недавно закончил рукопись, жанр которой очень схож с жанром книги, который автор назвал «документальная повесть».
Порой ритмы жизни отстают друг от друга, иногда они — смежные. Прочитал книгу «Молитва на ржаном поле», назавтра перечитал, уже выборочно, стали группироваться какие-то мысли, и тут — бац! — почтальон приносит свежий номер газеты «Земля». А в газете статья Владимира Тихомирова, отклик на книгу Валентина Логунова.
Чаще всего книги писателей в какой-то мере биографичны. Автор пишет о том предмете, который хорошо знает, а что он может знать лучше собственной жизни? Хотя бывают исключения, но для этого должно многое совпасть — талант, воображение, угадывание: поэты (Лермонтов) и художники (Рерих) видели Землю из космоса задолго до полётов космических кораблей. Жюль Верн, ещё мальчишкой, мечтая о дальних странах, пробрался тайком на торговое судно, откуда его за ухо привели домой — на этом все его путешествия закончились. Всеволод Иванов никогда не бывал в Индии и пр.
Валентин Андреевич «Молитву на ржаном поле» скромно назвал документальной повестью. Но ведь и автобиография, и мемуары, и воспоминания — всё это документалистика. Всё дело в языке. Одно и то же событие можно описать по-разному — таким скучным и серым языком, что от оскомины челюсти сведёт, или так, что читаешь и не начитаешься. Разумеется, «Молитва…» — это художественная литература, в крайнем случае — художественная документалистика.
Особый разговор о жанре, который Валентин Андреевич назвал «эссе». Как в столярной мастерской всегда остаются чурбачки, обрезки, дощечки, так и в мастерской писателя непременно есть короткие записи, наблюдения, истории, подсмотренные у жизни. На отдельный рассказ они не тянут, а выбрасывать жалко. По своей сути и содержанию такие записи находятся между самоцветными «камешками на ладони» Владимира Солоухина и наблюдениями на лесной опушке Михаила Пришвина — этот жанр в последнее время особенно любим нашими писателями. Есть такие строки и у меня. И передо мной вставал такой же вопрос: как это назвать? Вот как пишет сам автор: «В этом разделе книги представлены произведения, жанр которых автор определить затруднился. То ли что-то близкое к рассказу, но явно не рассказ, то ли новелла, но не новелла, то ли анекдотический случай, но не анекдот. Словом, записки разного свойства на клочках бумаги, не поддающиеся определению. Назову-ка их этюдами. Это может быть осколочком наблюдения, пережитого настроения, нечаянного взгляда на осенний кленовый лист в лужице, штрихом человеческого поступка…». Свои же наблюдения я назвал миниатюрами и издал книгу под названием «Блики».
Впрочем, таким этюдам, миниатюрам, сентенциям можно найти отличное применение в качестве вставок в большое прозаическое полотно, в котором они будут выглядеть органичным украшением, как, например, огранённый топаз в перстне. К сожалению, их невозможно вставить в повесть «Молитва на ржаном поле», которая по своей структуре сама состоит из отдельных огранённых топазов, из вставок — законченных и совершенных, сюжетно связанных лишь героем и временем. Вставку, даже очень хорошую, поместить в другую вставку не получится. Однако в мастерской хорошего писателя всё идёт в дело: от зануды на автобусной остановке до лягушачьих спевок на вечернем пруду.
Повесть «Молитва на ржаном поле» стоит наособицу. Во-первых, по своей структуре. Здесь не соблюдается традиционный принцип написания сюжетной прозы: завязка–кульминация– развязка. Скорее, это отрывочные воспоминания детства и отрочества, которые уже сами по себе могут быть законченными короткими произведениями. А плотно сбивает их в повесть даже не сквозной герой (сам автор), не время, которое является грунтовкой полотна. Центром, стягивающим строки в одно целое, я вижу настроение, отношение автора ко всему вокруг себя. Так, у Виктора Лихоносова в его «Осень в Тамани» и «Я люблю тебя светло» герои — не конкретные люди с именами и фамилиями, хотя по жанру это тоже документальные повести, как и у Логунова. Главный герой Лихоносова — его лирическая щемящая интонация, какой я больше ни у кого не встречал, даже у наших самых-самых великих. Ну, разве что отдалённо, — Константин Паустовский. Главный герой Валентина Андреевича — отношение к себе и к жизни, эти извечные вопросы: «Кто есть я?», «Что такое Бог?», «Что такое душа?»…
Во-вторых, повесть «Молитва на ржаном поле» по уровню на порядок выше всего остального, изданного под обложкой с изображённым на ней колосом. И, конечно, язык — точный, образный, яркий, запоминающийся.
Пожалуй, рядом с повестью «Молитва на ржаном поле» могли бы встать повесть «Я полюбил тебя на Итили» и рассказы «Белая роза» и «Тайна Анны». Однако повести «Я полюбил тебя..» не разрешает встать вровень с «Молитвой…» некая ненатянутость сюжетной линии, расхлябанность сюжета. Опытный рыбак хорошо знает, как вывести на отмель крупную рыбу: надо давать время от времени слабину леске, затем натягивать и снова давать слабину, всё ближе и ближе подтягивая рыбину к берегу. Другое дело — повесть и рассказ, когда леска должна звенеть или, в самом идеальном случае, лопнуть у самой кромки воды, как это произошло в рассказах «Белая роза» и «Тайна Анны»: запоминается не пойманная рыба, а рыба, почти пойманная, но ушедшая из рук.
В рассказе «Белая роза» язык образов, за которыми стоит не только море, женщина и бабочка, берёт читателя в плен. Сюжет рассказа незатейлив, однако держит читателя в напряжении от начала до конца.
Для себя я нашёл способ, как определить талант писателя. Читатель — существо доверчивое, он априори верит автору, поэтому читателя одурачить легко: описанием природы, философствованиями о смысле жизни, динамичным сюжетом, детективными элементами — нет числа этим приёмам. Но есть безошибочный способ — интимная сцена. Не надо читать весь роман, прочитайте всего одну страницу, где автор описывает мужчину и женщину: объяснение в любви, сцену близости, весь из намёков разговор… Девять из десяти писателей не выдерживают такой экзамен. Логунов очень осторожно подходит к этой грани и… останавливается, не переступает её. И лишь в рассказе «У озера» сама близость описана, но сделано это так чутко, так тонко, где нет его и её, а есть лодка, раздвинувшая и вошедшая в камыши, ритмическое движение камышинки, склонившиеся над лодкой и покачивание стрекозы. И — всё! А больше ничего и не надо: автор даёт волю читательскому воображению. По нескольку раз перечитывал в повести «Я полюбил тебя на Итили» сцены, где он и она. Особенно — купание в гроте. Но между такими прозрачными сценами, мыслями, догадками, взглядами автор забивает пространство бытом — под ним провисает натянутая леска. В бытовых сценах есть необязательное, лишнее. Хотя повесть хороша!
Могу поздравить забайкальского читателя с книгой прозы Логунова «Молитва на ржаном поле».
Все материалы рубрики «Читаем»
Вячеслав Вьюнов
Фото Екатерины Скороход
«Читинское обозрение»
№34 (1778) // 23.08.2023 г.
0 комментариев