Молодого советского композитора с француженкой Катрин познакомила… Анна Ахматова. Между ними стояли границы государств, железный занавес, впереди были бесприютность и безъязыкость, грозящие нищетой и забвением… Этой осенью счастливые супруги побывали в Чите с младшим сыном – на родине матери и бабушки Валерия Грантовича Арзуманова.
Валерий Арзуманов – композитор. После окончания Ленинградской консерватории и аспирантуры преподавал в музыкальной школе и консерватории. В 1974 году уехал во Францию. Работал аккомпаниатором в Школе русского балета Ирины Гржебиной. Учился в Парижской консерватории у Мессиана. С 1979 года живёт в Нормандии в городе Ё, занимается композицией. Работал художественным руководителем в Национальной музыкальной школе. С 1991 года – профессор музыкального театра «Нотре Дам». Преподаёт в Руанской консерватории. Пишет камерную музыку. Автор около 100 опусов.
«Она была молоденькой, кудрявой, похожа на болгарку»
Чтобы не томить читателя пространными вступлениями, перенесёмся на февральский перрон полустанка под Ленинградом. Шёл 1973 год. Катрин, студентка, будучи на стажировке в Минске, писала работу о творчестве Ахматовой. Иностранцам запрещалось ездить без специального разрешения по Советскому Союзу, но паспорт при покупке железнодорожных билетов не требовали, а почти идеальный русский язык и славянская внешность укрывали от подозрений.
– Мне было 20, я была влюблена в русскую литературу, и, наверное, немножко авантюристка, – прибавляет Катрин и тихо улыбается давнему февралю.
– Дом творчества композиторов находился между станциями Комарово и Репино, – вспоминает профессор Руанской консерватории, внешне более француз, чем его спутница. – Вышел из поезда. Смотрю: девчонка. Растерянная. «Я, кажется, не там вышла. Мне нужно на могилу Ахматовой». Ну, что прикажете делать? На перроне ни души. Следующая электричка через два часа. Идти 5 километров, потом ещё по лесу. Мне полпути в ту же сторону… Мы пошли вместе.
Ленинград, 1963 год
День был таким погожим, девушка такой удивительной, что Валерий Грантович ощутил… непреодолимый интерес к поэзии серебряного века и необходимость лично убедиться, что на могиле Анны Андреевны «шумят деревья весело-сухие, и тёплый ветер нежен и упруг».
Конечно, они выбродили ноги в рыхлых сугробах. Конечно, наш джентльмен не бросил даму промёрзшей и голодной – на обратном пути вместе зашли в Дом творчества (для иностранцев это тоже табу), он накормил её в композиторской столовой.
– Я жила в общежитии. У меня была очень-очень маленькая стипендия, – смеясь, подтверждает Катрин силу убеждения советского пищепрома.
И конечно, они оказались отчаянно влюблены.
Финский залив, Репино, около Дома композиторов, июнь 1973 г.
Череда совпадений продолжалась. Сестра Валерия жила на той же улице в Минске, где находилось общежитие Катрин, это значительно облегчило развитие знакомства. К тому же добрая хлопотунья взяла опеку над французским воробышком. Сердце 30-летнего композитора сбилось с привычного ритма.
Эльвира – сестра Валеры. Воркута. 1955 год
…Зато государственная система работала, как часы.
– У нас же все всё знают, всё доносят. Меня вызвал наш председатель и сказал: «Вот сейчас у тебя есть заказы. Если ты женишься на француженке, у тебя их не будет». Но я женился (12 февраля, через год после встречи – прим. авт.). Предлагали даже квартиру, чтобы мы остались в Союзе.
Ленинград, бракосочетание, 12 февраля 1974 года
Артисты уезжали, это было непрестижно для страны. Но интеллигентская фронда была очень сильна в столицах; к тому же «оттепель» 60-х. Да и музыку границами не удержишь, в страну приезжали музыканты со всего мира, а он хотел учиться в Парижской консерватории у Оливье Мессиана (одно из основных имён в классической музыке XX века, а если брать французскую музыку, то её делят на: до Мессиана и после Мессиана). Просился поехать к нему на два года. Для певцов, исполнителей это было иногда возможно, для композиторов – нет: полуполитическая профессия. Поставили вопрос ребром: или сиди здесь, или…
Тут требуется ремарка: Валерий Арзуманов был не просто композитором (в 24 – в профессиональный Союз, а тем более в его правление, без серьёзных оснований не примут!). Таким основанием стала написанная им на четвёртом курсе консерватории небольшая опера, которая получила премию на Всесоюзном конкурсе телевидения в Москве.
А в 20 лет – музыка к фильму «Живая вода» (1965) режиссёра Геннадия Кравцова; эта лирическая зарисовка о Неве и белых ночах Ленинграда шла по Центральному каналу и взяла главный приз Всесоюзного фестиваля любительских фильмов, серебряную медаль в Каннах, «золото» на международных фестивалях в Венгрии и Югославии. Через год с музыкой Арзуманова вышел десятиминутный, но очень заметный фильм «Взгляните на лицо» (1966): режиссёры Павел Коган и Пётр Мостовой придумали поставить скрытую камеру у картины «Мадонна Литта» в Эрмитаже.
И, уже после принятия в Союз композиторов, были фильмы: «Безымянные» (1969), «Синее небо» (1971), «Трамвай идёт по городу» (1973), «Мальчишку звали капитаном» (1973).
И этот молодой, признанный талант, которому дали право преподавать в консерватории («Тогда молодёжью приходилось заполнять «пробоины» войны во всех отраслях»), рвётся в Европу?!
Откинув пряник, система взяла кнут.
– Я был делегатом композиторского съезда, меня тут же исключили из списков и из Союза композиторов. Правда, дали доработать до конца учебного года (преподавал оркестровку и чтение с листа в консерватории и теоретические дисциплины и композицию в музыкальной школе-десятилетке). Но я был счастлив – они мне дали загранпаспорт, я мог ехать к Катрин.
– Я композитор.
– Ну хорошо.
А работаешь-то ты где?
– После этих слов я перестал говорить французам, что я композитор, стал говорить, что преподаю, – улыбается автор симфонии, двух пьес для большого симфонического оркестра A la mémoire d’Alban Berg, инструментальных концертов, фортепианного квинтета «Памяти Отечества», квартетов, трио, хоровых концертов, сонат, вокальных сочинений и многих других опусов.
В кармане было 500 франков (обменять на валюту разрешалось только 90 рублей). В руке – чемоданчик. Французского он не знал. Но Катрин, сама студентка, поддерживала мужа, как могла. Кстати выяснилось, что её подруга знает супругу великого Мессиана. Мэтр посмотрел сочинения и предложил поступить в его класс, где учились студенты со всего мира.
– Мне было 30 лет, сам преподавал в Ленинградской консерватории, считал себя вполне сложившимся композитором. Но частных учеников Мессиан не брал. Поэтому я скрутил гордыню и пошёл в абитуриенты Национальной консерватории. 30 лет – возраст предельный для поступления иностранцев, «под самый переезд» проскочил…
Мне платили небольшую стипендию. Через год дали две комнатки в общежитии. Но учиться почти не пришлось – надо было как-то жить. Думал, в кабаках придётся играть (ещё были тогда кабаки и рестораны русской эмиграции), но – обошлось. Нашёл работу тапёра в русских балетах (тоже времён революции) Ирины Гржебиной.
Я не знал французского. Всё переводила Катрин. Заработки были маленькими, постоянной работы не было. Я занимался творчеством. Семью, позволив мне это, кормила моя мужественная Катрин – преподавала русский язык в лицее, затем заведовала библиотекой (к тому времени мы перебрались в небольшой городок Ё в Нормандии, «Ё-моё» – шутят наши друзья).
А потом меня вдруг взяли художественным руководителем в Национальную музыкальную школу под Гавром. Надо было писать один детский спектакль в год, заниматься концертами, писать аннотации и читать вступительные речи, это с моим-то французским! После первого концерта ко мне подошёл звукооператор и сказал: «Ничего не понятно, но понятно, что ты говоришь по делу».
В школе Валерий Грантович проработал восемь лет, параллельно преподавал в Руанской консерватории, а позже по конкурсу вошёл в профессорский штат. Это позволило зарабатывать на жизнь без отрыва от творчества.
– Композиторская судьба сложилась не так удачно, как в России. Но какое-то имя у меня есть, – скромничает он. – Многие мои сочинения были изданы. Была книга обо мне лет десять назад, а сейчас выходит во Франции большая книга о моей фортепианной музыке. И главное – меня играют время от времени, камерную музыку, инструментальную, вокальную, в том числе в России. Жду премьеры седьмой фортепианной сонаты и сонаты для гобоя этой осенью в Париже…
К слову, именно там 110 лет назад Николай Гумилёв опубликовал стихотворенье Анны Ахматовой впервые за подписью «Анна Г».
И ещё на чуток вернёмся к тому, что в начале нашего рассказа не прозвучало.
Будущий композитор Валерий Арзуманов родился на поселении под Воркутой (четвёртом по величине городом за северным полярным кругом). Добровольно туда мало кто едет. Но маму, Веру Львовну Гильдерман, арестовали в 36-м. Отца, родом из Нагорного Карабаха, привезли из Баку.
Мама, сестра Галя, Валера, бабушка, брат Лёва, отец. Воркута. Конец 40-х годов
– Мама – еврейка на семь восьмых, на одну восьмую – бурятка, папа – армянин, – загадывает ребус про национальность Валерий Грантович.
В Чите, в стенах бывшего Шумовского дворца, час назад ему позволили почитать стенограммы допросов близких, а в городском архиве нашли много информации о его предках…
А что там с музыкой? В 1953-м в Воркуте открылась музыкальная школа.
– Я хотел играть на рояле, но был недобор скрипачей, и меня обманули: «Пальцы короткие». Мало чему научили, но когда мне было двенадцать с половиной, в школу приехал очень серьёзный педагог из Саратовской консерватории. Послушал, сказал: «Надо учить, но поздно». Мама упросила его взять меня, а через полтора года мы с ней поехали в Ленинград, в единственную тогда специальную музыкальную школу-интернат.
Ленинградский педагог отмахнулся: «У нас так в восемь лет играют». Но мама опять упросила позаниматься со мной три недели до экзамена. Скрепя сердце он согласился, хотя честно сказал, что шансов нет. А меня взяли! Правда, на испытательный срок (что-то сымпровизировал на фортепиано, не умея практически играть, и им понравилось).
Десятилетку окончил с «пятёркой» и поступил на два факультета. На скрипке у меня больших перспектив не было, потому что рядом учились Владимир Спиваков, Гидон Кремер, Филипп Хиршхорн… А на композиторском факультете я попал на очень хорошего педагога – известного в 50-е годы автора, профессора Салманова Вадима Николаевича. Он меня увлёк. Учился у него пять лет. Когда он заболел, стал замещать его. Он мне предлагал поехать в Москву в аспирантуру, но я его так любил, что остался у него в аспирантуре…
Вот так мальчишка, сын репрессированных, пробился, как цветок сквозь асфальт.
И пусть это лишь совпадение, но второй муж Анны Ахматовой, историк искусства Николай Николаевич Пунин, погиб в 1953 году в Абезьском лагере, в 300 километрах от Воркуты…
Вера, Анна, Серж и Жан
Старшая Вера преподаёт немецкий язык в колледже под Парижем, у неё четверо сыновей. Старшему – 19.
– Будет пианистом, дай Бог, хотя трудно и непрестижно сегодня это – быть профессиональным музыкантом, – не загадывает дед Валерий.
Рождество со внуками и внучками, город Ё, 2014
Анна (в честь Ахматовой) – профессор французской литературы в Сорбонне, у неё две дочери. Серж (в честь отца Катрин) – инспектор министерства финансов, у него два сына. И только младшему Жану, полиглоту и индологу, знатоку древних языков, дали французское имя («В благодарность, что Франция меня приняла»).
Семья Азурмановых. Город Ё, лето 2015
Большая семья Арзумановых собралась на Рождество. Город Ё. Декабрь 2016 года
Сойдя 40 лет назад на одном перроне, Арзумановы так и идут, взявшись за руки. В 2016 году с двумя дочерями, зятьями и шестью внуками приехали в Комарово, на могилу Ахматовой. «Здравствуйте, Анна Андреевна…»
На могиле Анны Ахматовой. Комарово. Ленинградская область. Февраль 2016 года
Дважды побывали в Армении. Ездили под Одессу, где поселились после реабилитации и нашли последний приют родители Валерия Грантовича. Были в Израиле, Красноярске (там арестовали маму), нынче – в Чите (здесь увели дядю и бабушку).
Валерий, Катрин и Жан. Воркута. Сентябрь 2011
Валерий и Жан. Красноярск, сентябрь 2017
Воркута. Валерий и Жан перед последним домом, в котором жила семья Валерия в 1960-е годы. Сентябрь 2011.
На берегу Енисея под Красноярском. Сентябрь 2017.
Суздаль, февраль 2016, с двумя дочерьми, зятьями, внуками и внучками.
Валерий, Катрин и Жан на улице Уссурийской (Чкалова), на которой жила бабушка Валерия. Чита. Сентябрь 2017 года
Называют такие поездки «паломническими». Ищут себя? «На старости лет сильно заботит это. Основное сделано. Возвращаемся назад». Душа зовёт? В первые годы эмиграции рвалась особенно («Уже через год я туристом съездил – не утерпел»).
Хотя, казалось бы, всё есть для безмятежного счастья.
Ла-Манш поставляет рыбу. Она дешёвая и такая свежая, что не успевает обсохнуть чешуя. Собирают по берегу мидии, ловят креветок. На рынке покупают овощи и зелень в росе. Варят протёртые супы.
В этом маленьком раю свои тревоги, диссонирующие с общей гармонией.
– Раньше было очень много трески, были угри. Но правительство Евросоюза ввело квоты, и рыбаки не имеют права много ловить, за излишки требуется плата… К сожалению, хотят построить около нас в море воздушные мельницы – будут «добывать» электричество. На земле на это тратить пространство жалко, да и ветер на суше меньше…
Но какими бы ни были ветры Нормандии, судьбы и политики, они не в силах заглушить мелодию, что звучит в жизни без фальшивых нот, глубоко и проникновенно почти полвека.
Все материалы рубрики "Гости нашего города"
Елена Сластина
Фото из архива семьи Арзумановых
«Читинское обозрение»
№49 (1481) // 06.12.2017 г.
0 комментариев