18 июня исполняется 85 лет Юрию Соломину. Первыми слова благодарности, признательности великолепному актёру скажем мы, его земляки – забайкальцы.
25 страниц памяти
В моей домашней библиотеке появилась очень дорогая для меня книга нашего легендарного земляка, народного артиста СССР Юрия Мефодьевича Соломина «Берег моей жизни». Книга удивительная и прекрасная сама по себе, прочитанная мною взахлёб.
Изданный на высоком полиграфическом уровне трехсотстраничный том проиллюстрирован 120 чёрно-белыми и цветными фотографиями, запечатлевшими сцены и персонажи театральных постановок, кадры из фильмов, вошедших в золотой фонд русской культуры второй половины XX и начала XXI веков. А самое ценное, дорогое в ней для меня – автограф, адресованный мне на память: «Алёшкину Александру Михайловичу! От бывшего читинца бывшему читинцу. Желаю всего доброго. Юрий Соломин. 1 сентября 2019 года. Москва».
Прежде чем предложить вниманию читателей газеты «Читинское обозрение» несколько страниц из этой книги, считаю необходимым сделать пояснение. Почему я 1 сентября 2019 года оказался в кабинете художественного руководителя в течение более трети века (!) старейшего театра страны, по праву относящегося к его национальному достоянию.
С братьями Соломиным, Юрием и Виталием, я познакомился в Чите полвека назад, летом 1970 года на съемках фильма «Даурия», будучи в то время заведующим отдела культуры газеты «Забайкальский рабочий».
Потом у нас была краткая переписка. Подробности ее опубликованы в моей статье: «Он и в Малом велик» в номере газеты «Читинское обозрение» за 29 мая 2019 года.
А 1 сентября 2019 года я принес Соломину подлинники его писем ко мне, которые бережно хранил в своем домашнем архиве. Полагая, что место им в семейном архиве автора писем или в архиве театра, как документов из жизни выдающегося деятеля русской и мировой культуры.
В одном из писем Соломин благодарил меня за книгу о подвигах забайкальцев на фронтах Великой Отечественной войны. На этот раз я принес в подарок Юрию Мефодьевичу только что вышедшую в свет мою книгу «Последний из могикан о писателях Забайкалья», зная, что он рад любой доброй весточке о родном Забайкалье.
Тем более, что в ее первой главе рассказывается о Константине Седых, в том числе о съемках фильма, сказано доброе слово и о братьях Соломиных, сыгравших главных героев в фильме «Даурия». Оба мои презента пришлись по душе Юрию Мефодьевичу. Он принял меня очень по-доброму. Попросил помощника Евгения приготовить нам чайку, рассказывал о детских и юношеских годах в Чите.
С любовью и гордостью – о большой фотографии на стене в кабинете, запечатлевшей визит в Малый Елизаветы II 18 октября 1994 года. Визит королевы – дань уважения старейшему театру, более двух веков назад впервые открывшему русскому зрителю бессмертные творения Вильяма Шекспира, гордости англичан, сокровища мировой культуры. У входа в театр Ее Величество встречал художественный руководить Юрий Мефодьевич.
Во время встречи с королевой Соломин подарил ей палехскую шкатулку. И прокомментировал с гордостью: «Лорд, сопровождавший королеву, вежливо коснулся моего плеча и тихонько спросил: «Сэр, а как вы угадали с таким прелестным презентом? Ее Величество очень любит красивые шкатулки».
Предлагая вниманию читателей газеты «Читинское обозрения» вторую публикацию о жизни и творчестве нашего легендарного земляка, исхожу из двух соображений. Первое. 18 июня 2020 года исполняется 85 лет со дня рождения Юрия Соломина. В дни юбилея СМИ, ТВ посвятят этому событию публикации, передачи. Но первыми слова благодарности, признательности великолепному актеру скажем мы, его земляки.
Второе. Книга Ю. М. Соломина издана в 2010 году тиражом всего 2000 экземпляров и ныне является библиографической редкостью. Исхожу из реального предположения, что книга выдающегося земляка известна малому кругу почитателей его таланта. Одним посчастливилось получить ее из рук автора при личной встрече, самым близким 10 лет назад он присылал книгу из Москвы в Читу бандеролью.
Первая ее глава называется так: «Откуда я, где жил и где рос». В ней 25 страниц. Так что в газете будут выборочно представлены наиболее интересные и важные, с моей точки зрения, места. Но в любом случае, эта публикация будет является авторитетным свидетельством жизни и творчества Юрия Мефодьевича для будущего поколения журналистов, историков культуры Забайкальского края.
Итак, публикуем в сокращенном варианте первую главу из книги Юрия Соломина «Берег моей жизни», посвященную детским и юношеским годам в родной Чите. Ценность этой публикации в том, что о минувшем рассказывает не журналист или историк, а свидетельствует сам Юрий Мефодьевич Соломин, наш великий современник.
Церкви стали разрушать
Родился я в Чите в 1935 году. Город наш очень старинный, красивый. Почти весь деревянный. Домов больших не было, самые высокие – три этажа. Город очень зеленый, и к моему дню рождения, 18 июня, на каждой улице распускались красивые белые цветы. Со всех сторон Читу обступают сопки. Весной они становятся сиреневыми — это цветет багульник. Мы ели его душистые цветы, и они казались удивительно вкусными и сладкими. Лес начинался прямо за домами…
Юрий в возрасте 6 лет
Мои родители — коренные забайкальцы. Бабушка по отцовской линии совсем неграмотная. Дед же по тем временам считался вполне образованным человеком – работал морзистом на телеграфе. К тому же истинно верующий, служил старостой в храме. А мой отец мальчишкой был даже служкой в церкви. Потом, когда церкви стали разрушать, ближайшая оказалась в десяти километрах. Виктор Иванович ходил туда молиться. Однажды он ушел домой и не вернулся. Говорили, что по дороге замерз, но мне почему-то кажется, что с ним расправились. Он умер до моего рождения. Я видел его только на фотографиях – с длинной бородой, как у Толстого.
С допроса его унесли
Дед по материнской линии служил бухгалтером, одновременно занимался политикой, но большевиком не был. Еще до революции за политические убеждения его посадили и сослали из Томска в Читу. Тут-то он и познакомился с моей бабушкой. В советское время судьба его сложилась традиционно для тех лет. В 1938 году — арест. Больше мы его не видели.
Мне всю жизнь казалось, что я помню, как забирали деда. В своем воображении видел большую прихожую, дед стоит в двери, а я, маленький, выхожу босиком, в одной рубашке и смотрю на него. В комнате стоит елка. Это видение преследовало меня долго. Я всегда думал, что это просто моя фантазия или кадр из какого-то фильма. И только в 80-х годах в газете «Забайкальский рабочий» прочитал, что деда арестовали 30 декабря. Значит, все что мне представлялось, происходило на самом деле. Там же, а затем в еженедельниках «Совершенно секретно» и «Щит и меч», опубликовали стенограммы допроса. Ни с одним из предъявленных обвинений дед не согласился, ни на один вопрос следователей не ответил положительно. С допроса его унесли. Где он похоронен, мы не знаем до сих пор.
Усилия не пропали даром
Мои родители — Зинаида Ананьевна и Мефодий Викторович – были в Чите людьми уважаемыми. Оба музыканты. Они познакомились благодаря музыке. В круг их друзей входил и Николай Задорнов, и еще многие люди, ставшие потом известными. Родители учились музыке в Чите. Затем поехали в Ленинград. Мать поступала в Консерваторию на вокальное отделение — у нее было очень хорошее меццо-сопрано. Отец — по классу скрипки. Их приняли, по через полгода мать после болезни оглохла на одно ухо и учиться уже не смогла. Вместе с ней вернулся в Читу и отец. Был он хормейстером, играл на скрипке и на всех струнных инструментах — гитаре, балалайке, домре.
Папа Мефодий Викторович Соломин Мама Зинаида Ананьевна Рябцева
Уж и не знаю, как мне удалось отвертеться в детстве от музыкального образования. Теперь-то я об этом, конечно, жалею. Но все же усилия родителей не пропали даром. В театре, кино и на телевидении я мог и петь, и плясать всё, что положено по роли.
Мама слыла человеком мягким. Несмотря на то, что она была дочерью «врага народа», ее не трогали, не пытались, как было принято, на благо Родине приобщить к работам в органах, может быть, из-за того, что она слабо слышала. Она была пианисткой, и всю жизнь проработала с отцом в Доме пионеров.
Устраивали оркестр
Получали они мало, как все деятели культуры, и чтобы содержать семью пытались как-то подработать, но с этим у них что-то плохо получалось. Посадят картошку, а соберут-то всего какой-нибудь мешок. Раз кто-то предложить им продать трофейное кожаное пальто. Мать обрадовалась — за посредничество ей что-то причиталось. Когда же пришел отец, и они стали считать полученные от покупателей деньги, оказалось, что маму обманули – заплатили меньше половины. Родителям пришлось чуть ли не полгода за то злополучное пальто расплачиваться.
Отец руководил Домом народного творчества. Многие его ученики стали заслуженными артистами. В свое время он, например, нашел где-то в бурятских степях Лхасарана Линховоина, ставшего впоследствии известным оперным басом. Маму постоянно мучили головные боли из-за того, что она очень плохо слышала.
В доме музыка звучала постоянно. Мама всегда тщательно подбирала репертуар. Голос у нее был хороший, но из-за глухоты ей, конечно, было трудно петь. Пел и отец. Его любимая песня — «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат». Ее на моем юбилее исполнил Казацкий ансамбль, которым руководит ученик отца Виктор Кулешов. Эту песню я тоже очень люблю. Когда внучка была маленькая, я, укладывая её спать, пел разные песни. Как-то спел «Соловьев». После этого она просила петь только ее. Эта песня с прекрасными словами и мелодией не может оставить человека равнодушным. Я вообще люблю наши старинные песни. Безусловно, надо обязательно сохранять их.
Мефодий Викторивич был очень весёлым и широким человеком. Компанейским и гостеприимным. Одним словом, душой общества. Его сестра, тетя Катя, была домохозяйкой, а ее муж, дядя Шура работал на железной дороге. У них имелся свой домик, садик, поэтому чаще всего собирались именно у них. Там отмечали семейные праздники. Дядя Шура играл на домбре. У нас дома было много домр. Я помню, что всегда, когда взрослые собирались и выпивали, и вроде бы наступало время петь «Шумел камыш», они в этом садике всех рассаживали, раздавали инструменты, и устраивали оркестр. Играли даже те, кто играть-то не умели. Я, например, играл на ложках.
«Скопрометировал» себя
Надо сказать, что отец любил пропустить рюмку, если не сказать больше. Когда я стал уже взрослым, он попытался мне объяснить, с чего это началось. После ареста деда его стали приглашать на беседы в «органы». Он был человеком известным в городе, да к тому ж очень общительным, видимо, поэтому его и хотели привлечь.
Он тяготился этими вызовами ужасно. Как-то поздно вечером после очередной «беседы» он, вышел в коридор покурить. В коридоре в это время находился сосед, работник НКВД. Они разговорились, и отец сказал ему обо всем. А тот ему спокойно сказал: «Я всё это знаю». Отец объяснил ему, что не хочет сотрудничать с «органами», но не знает, как отказаться. Сосед посоветовал ему скомпрометировать себя. И отец себя «скопрометировал» — он запил. Потом уже не мог остановиться. Так вот сложилась его судьба. Он был очень порядочным человеком. Очень хорошо относился к маме. Она же, когда он приходил в подпитии, конечно, сердилась, но к утру отходила. Детей отец обожал. Всегда утром старался сунуть мне в карман рубль. Я не отказывался.
Внешне я больше похож на маму, а Виталий — на отца. Правда, голос, манера говорить и походка у меня отцовские, но характер не в него: я вовсе не такой веселый, компанейский человек, как Мефодий Викторович.
Ю. Соломин с братом Виталием
Держать зло не умею
Не могу похвастаться обилием друзей. Со многими я в хороших отношениях, но дружба – это что-то особое. Не люблю бросаться словами. Настоящих друзей должно быть мало.
Сохранились у меня друзья детства, читинские. С Юрой Князькиным мы дружим с первого класса. Сейчас он специалист по космосу, живет в Красноярске. Страшный театрал. Когда прилетает в Москву, то умудряется посмотреть все спектакли, какие возможно. Иногда оказывается в курсе театральных дел больше, чем я. Есть в Москве еще одна школьная подруга – она инженер. Для меня дружба – это когда ты уверен, что в нужный момент тебе всегда подставят плечо.
За те годы, что я прожил, ошибался много раз. Понимаю, что у меня есть враги, только не могу понять, на какой почве. Не понимаю, что значит, актриса – враг, я ведь даже ролей не могу у нее отнять. Никому гадостей никогда не делал. Всегда старался помочь. Вот за это часто и получаю неприятности. Это очень сильно ранит. Знаю людей, которые делали мне подлости. Общаюсь с ними. С течением времени даже забываю, что они сделали. Я могу отреагировать сразу, но мстить, держать зло — не умею.
Ю. Соломин: время отдыха на даче
Как нас воспитывали? Никак
Наш дом держался на бабушке. Маленькой, худенькой и очень умной. Она ходила в магазины, готовила, следила за порядком. Она всегда записывала на каких-то клочках бумаги, сколько денег осталось. Считала она, в отличие от матери, хорошо. Семья была довольно большая. Кроме меня и брата родители воспитывали еще и девочку – Веру Овчинникову. Мама увидела ее на каком-то смотре художественной самодеятельности. Родителей у девочки не было, и мама привела ее к нам. Она жила у нас, пока не вышла замуж. Как и мы с Виталием, она стала артисткой. Сейчас я потерял Веру из виду. Она человек скромный и о себе не напоминает. Обычно всех нас старалась объединить мама.
То, что родители мои были людьми добрыми, стало еще очевиднее с годами. Их нет уже давно. За эти годы, встречаясь с их учениками, людьми, хорошо их знавшими, я понял, что у них почти не было врагов. А главное, оказывается, они делали очень много добра, и память о них живет по сегодняшний день. А мне память – это самое главное, что может оставить о себе человек. Нас с братом они никогда пальцем не тронули. Как они нас воспитывали? Никак. В этом и состояло, наверное, их воспитание.
Тюря с икрой
Жили мы сначала в небольшой полуподвальной комнате. Потом переехали в другой дом, на улицу Калинина. Одно из ярких воспоминаний детства – окна в нашем доме, не по-сибирски большие. Между двойными рамами — вата, украшенная осколками елочных игрушек. Этот дом в свое время был построен для врача, приехавшего лечить ссыльных декабристов. Туда в 1941 году вместе с отцом привел из роддома маму с Виталием. В доме этом у нас была одна комната и кухня, где стояла печь. Туалет и вода — на улице. Воду носили в ведрах в коромысле. Жили мы довольно бедно. Мама даже зимой ходила в резиновых ботах на каблучке. Нужно было надевать их на туфли. А туфель-то и не было. Я тогда, конечно, не обращал на это внимания, а сейчас понимаю, что даже в тридцатиградусные морозы мама ходила без туфель. Просто надевала носки, а в каблук вставляла детский кубик. У нее всегда были распухшие, обмороженные колени. Мы продали всё, что только возможно.
После войны на окнах у нас были марлевые занавески, выкрашенные красным стрептоцидом. Постоянно мучило чувство голода. Иногда бабушка приносила с рынка рыбу, вынимала икру, промывала, солила, и через пять минут ее уже можно было есть. Масла в то время, что называется, днём с огнём не сыщешь. Мы брали картошку и делали их нее тюрю с этой икрой. Вкусно невероятно. До сих пор помню эту тюрю.
Еще на рынке покупали молоко. Оно замерзало в кастрюльке. Приносили кусок молока. Его ставили разогревать, сливки мазали на хлеб – пальчики оближешь. Еда была сама простая. Как-то ребенком я заболел ангиной, и отец в вагоне проходящего поезда Москва – Владивосток купил для меня ананас. Мы всей семьей изумлением смотрели на невиданный фрукт и не могли понять, что же с ним надо делать. Попытались есть его неочищенным. У всех так распухли губы, что несколько дней мы ничего не могли взять в рот.
В зоопарке жить трудно
Конечно, жилось тяжело, голодно, но всё равно это было очень счастливое время. Рос я, как все тогдашние мальчишки: катался на лыжах, играл в хоккей. Коньки мы привязывали к валенкам, но веревки – дефицит. Голь, как говорится, на выдумку хитра. Кто-то догадался, как можно обойтись без веревок. Мы бежали к водокачке, подставляли валенки с прикрученными коньками под струю воды, и они замерзали так, что можно было гонять целый день. Дома ставили валенки к печке, и коньки через пятнадцать минут отваливались.
Почти всё время мы даже зимой проводили в школе и на улице. Домой я забегал перекусить – схватить кусок хлеба, глотнуть чаю – и опять во двор. Летом — свои радости: бегали купаться на реку Ингоду. Она такая красивая, прозрачная, каждый камешек на дне виден. А рядом — заливные луга и колхоз «Красный Китай». Там до 1949 года работало очень много китайцев. На их замечательно обработанных огородах росли огурцы, помидоры и разная зелень. Мы ползком пробирались туда воровать. В конце войны стала приходить американская помощь. Помнится, толстый и очень твердый — зубы обломаешь – шоколад. Я такого сроду не видел. И очень вкусные маленькие галеты.
Жизнь у нас была свободная как у птиц. В городе не происходило никаких убийств. У нас, ребят, бывали драки между собой, но кто из мальчишек без этого вырос? Мы просто мерялись силой. Мне кажется вообще, в провинции дети живут более естественной жизнью, чем а Москве или в другом большом городе. Здесь ты как в зоопарке. А в зоопарке жить трудно.
Все материалы рубрики "Золотой фонд" земли Даурский"
Александр Алёшкин,
ветеран забайкальской
журналистики, г. Москва
Фотографии взяты из книги
Ю. Соломина «Берег моей жизни»
«Читинское обозрение»
№25 (1613) // 17.06.2020 г.
0 комментариев