Последний роман Олега Димова «Из жизни в жизнь» я прочитал трижды. В первый раз я не следил за сюжетной линией, намеренно оставлял в стороне отношения героев между собой, их родственные и другие связи. Читал и наслаждался языком романа. С удовольствием хочу поделиться и с вами этой радостью.
Литературное блюдо, приготовленное посредственным писателем, должно быть по крайней мере полезным. Хорошим писателем – полезным и красивым.
Но ещё ни одному музыкальному критику не удалось передать звуки музыки, как и критику живописи – палитру красок. Отдадимся на волю волн димовской поэтической прозы – почитаем отрывки из последнего романа «Из жизни в жизнь». По своей густоте красок, наполненностью мыслью они уже сами по себе самодостаточны.
«…Хорунжий подбросил пику, пока падала, крутнулся вокруг себя на каблуках, крыльями разлетелись полы полукафтана и бутылками раздулись шаровары из тёмно-синего сукна с красными вкладками. Ловко поймал оружие, белозубо рассмеялся. Его нервно ознабливало перед ночной игрой в карты…».
« – Надобно нам, братцы, скорее кончать с этими пардонами и домой вертаться. Дело у меня безотлагательное: на Татьянке жениться раньше, чем её брат мою сестру заканителит. Я бы раньше женитьбой озаботился, но Татьянку поздно разглядел, накануне кампании сей. По лету погнал я телков на остров брюхи наедать на разнотравье. Челнок неохота брать. Загнали мы с Тираном животинок в воду, обнял я его за шею, плывём через протоку. А как назад возвращались, снесло нас на остров Талый, что ниже станицы. Перешли мы через него, рукав к берегу мелкий, верхами можно проехать. Выходим к рукаву, и такое я, братцы мои, увидел, что сразу ослеп. Тирана уложил в камыши, глаза ему рукой закрыл, чтобы и друг мой не обезглазил. Представьте, братцы мои, берег донской, покрытый травой, ровно изумрудным бархатцем, над ним ивы плакучие тихие ветви вниз свесили, солнце сквозь них обливает протоку блистательным светом. Вода в ней переливается, мурунит стеклянистыми гребешками, отчего происходит сияние мне в глаза, а в свете этом неземном по колено в воде стоят нагие девы и гребнями расчёсывают длинные волосы. Я по первости усомнился – не русалки ли? Всмотрелся в это блистание света небесного – наши девки, станичные. А на берегу по траве исподнее и сарафаны разбросаны. Ближе всех ко мне Татьянка стоит и причёсывает свои волосы льняные, капельки воды по всему её телу блестят и переливаются. Братцы мои! Девка без платья – это же совсем другое дело, чем в платье! Будто молочный кувшин с узким горлышком! Я уже других девок не вижу, враз моё сердце любовью к Татьянке сомлело. Я лицом в камыши упал, потому как смотреть на неё глазам больно и всё внутри пламенем горит. Неужели я, братцы, не казак и одной-другой девки не ощущал? Казак я, братцы, и одну-другую девку ощущал, и вдов утешал, и с замужними обращался, со страхом порубленным быть, потому как разве можно восставать за себя, если гнев обиженного мужа праведен, но только суть моя такая – ей больше всего хочется, чего нельзя. На чужой бахче кавун слаще. И что было между нами, всё было впотьмах, по-воровски, наспех. В сарае или стогу сена, в телеге. Где там и чего разглядишь! А здесь в блистательном свете Божьем, под нашим небом донским стоит невиданной красоты девка белыми ногами в воде, вольно движется, колышет свои кудри льняные гребнем, улыбается, воздавши лицо вверх…
– А ты, чёртушка! – возмутился казак Сиволап. – Зачем ты так рассказываешь? Я от твоих россказней ощущаю, как от грудей моей жинки пахнет. Ты нам, чёртушка, без подробностей сказывай…».
Если хочешь проверить писателя на его талантливость, не надо читать его повести и романы целиком. Найди эпизод, где есть он и она – всё станет ясно. Не пошло, красиво, деликатно, точно и тонко – описать это дано лишь талантливому литератору. Но почитаем ещё.
«…За окном будто зрелый подсолнух пронесли – прошла рыжая голова женщины. Братья загнали уток за сетку и в одних трусах копали в огороде червей. Гладкие, крепенькие, каштановые склонёнными головами, ровно грибы боровики.
Открылась дверь, как луч солнца вошёл в дом – такой яркой вблизи оказалась жена хозяина. Синие глаза – озерца среди палой листвы веснушек.
– Вот редиски принесла вам. Тепличная… – сказала она виновато, что побеспокоила мужиков.
Поставила на стол чашку с калёными розовыми ядрами редиски, с зелёными острыми перьями молодого лука, расписную деревянную солонку с белой свежей солью, насыпанной горкой, робко улыбнулась. И была она вся такая опрятная, ладная, пахнущая зеленью и солнцем, что Санька, по молодости своего ещё не растраченного тела, избыточного желанием, живо представил, как охотно она отдаётся в большие руки хозяина в этом бревенчатом чисто прибранном доме, как снисходительно и достойно он владеет ей, отчего и появляются эти крепкие и желанные боровички, что в огороде червей копают.
Женщина ушла бесшумно, как выключили свет. Начинался вечер, грустный для Саньки навязанным службой разговором…».
Проза Олега Димова не просто красивая и деликатная. Она ещё и умная.
«…Саша отодвинулась от меня, взяла моё лицо в свои тёплые руки.
– Бат…
Она ждёт какого-то тёмного ответа, я смотрю в её глаза, смутно мерцающие в полумраке. И вдруг я понимаю, что вот сейчас, именно в эти мгновения, на веранде дома священника, в отблесках на стёклах заходящего солнца, под связками сушёной аптечной ромашки над нашими головами, в запахе богородской травы, в предстоянии передо мной Сашеньки с заплаканными прекрасными глазами, с волосами, убранными под белый платочек, на два узелка завязанный под нежным подбородком, кончилось наше детство. И отныне каждый пойдёт свои путём…».
«…Плескались по небу, от горизонта до горизонта, всполохи северного сияния – отблески зарождающихся в муках новых миров. Здесь Северный полюс, центр Вселенной, которая непрестанно вращается вокруг Полярной звезды почти над самой головой Бата. Девяносто шесть ясных звёзд образуют полярный ряд; по ним определялись звёздные величины других небесных тел. Если уйти в торосы подальше от острова, откинуть капюшон спецовки, снять шапку, поднять лицо к небу и замереть, то можно услышать шелест переменчивых звёзд и шелковистый звук движения невидимой кисти, расписывающей небесную сферу живыми красками.
Когда за пологом северного сияния боги творят миры, и стонет Вселенная в родовых муках, и рвутся границы галактик, тогда умолкает Земля: из-за немилосердного треска разрядов немыслим никакой радиообмен в эфире в этом секторе Арктики.
В креслах с подпружиненными спинками, в мягких шлёпанцах, сшитых из шинельного сукна, скучали за кофе с печеньем ефрейтор и сержант, слушали завывание радиопурги в наушниках, похожее на хоровое пение алеутов. К радистам заглянул подполковник Шалденко, находящийся на острове Скальный с инспекторской проверкой. Бойцы вытянулись перед подполковником, будто два крепких гвоздя, которые будут вбивать в пол по самые плечи…».
«…Майское солнце наполняет угловатые торосы светом, они переливаются на гранях голубым, зелёным, жёлтым – будто осколки северного сияния. Сержант Батурин курит сигарету у раскрытого окна, смотрит на бухту, пьёт кофе. Солдатский снобизм: хороший кофе и сигарета с фильтром. Этими радостями Аркадия и Анатолия угощает дежурный по связи прапорщик Мезенцев, новенький: первое дежурство на острове. Угощает, может быть, для того, чтобы выслушали его историю.
– Приносят мне повестку идти в армию, – рассказывает прапорщик. – Отец говорит: «Собери одноклассников, попрощайся». Я собрал. Встречаю. Входит девушка – не узнаю. Присмотрелся – Катька Колмыкова. В школе она была геометрическая: ноги прямые, спина плоская, плечи угловатые, шея тонкая, волосы гладкие, глаза длинные. За год, что не виделись, сильно переменилась, но тихоня всё такая же; не понимает своей красоты. Танцевать пригласил, а она тоненькая в талии, как кувшин, и крепости необычайной. Расходились поздно, предложил проводить. Дошли до её дома, я говорю: «Дождись меня из армии, не выходи замуж». Она обняла меня. Волосы всё так же полынью пахнут. Мы постояли немного рядом и разошлись. Попал я на Диксон, всё в радость сложилось: Север, служба хорошая. По дембелю решил в армии остаться. Дали десять дней отпуска. Кое-как её дом нашёл. Она вышла на площадку, обняла. Волосы полынью пахнут. Были или нет эти два года? У меня предписание: через пять дней в Тикси быть…».
«…Учительницу Иннокентий увидел в Доме культуры, где она аккомпанировала на пианино школьной самодеятельности. Вечером пришёл к ней домой с полевыми цветами и коробкой конфет, предложил выйти замуж. Просил не торопиться с ответом, а попить чай, присмотреться. Так моя мама встретилась с ним…
Про тот вечер мама рассказывает мне и моей сестре Вере с весёлым смехом, но я думаю, что дрогнуло сердце у молоденькой барышни, если не прогнала красивого парня. С холодной вежливостью угостила в гостиной чаем, а потом, показав на стеллажи с книгами, где стояло около полутысячи томов подписных изданий, сказала: «Когда прочитаете всё это, можете надеяться на мою руку».
Книги Иннокентий начал читать с верхней полки, слева направо. Брал все тома одного автора, по прочтении возвращал. Так продолжалось год, за который были прочитаны две верхние полки – четвёртая часть всех изданий. Каких-либо разговоров с молодой учительницей и её родителями Иннокентий не заводил, приходил к ним, как в библиотеку. Молча менял книги – и за дверь. Это стало обижать маму. Она начала подальше прятать некоторых авторов, расставляя книги на полках свободней. Таким образом, следующие две полки Иннокентий прочитал уже за полгода. Потом маме начало казаться, что он ходит за книгами не ради неё, а ради самих книг. Теперь, когда он появлялся, она не показывалась из своей комнаты. Но это ничего не изменило: охотовед методично приходил менять книги и не задавал вопросов о предмете своих интересов…
…Оставшиеся издания он прочитал за три месяца. Гордая учительница Анна Сергеевна сказала ему, что от такого зануды отвязаться невозможно, что она, как человек, давший слово, обречена стать его женой. Иннокентий помнил, что никакого слова она ему не давала, но не стал этого говорить – не начинать же семейную жизнь с небольшой ссоры…».
Много лет я имел неосторожность держать книги Олега Димова на видном месте: теперь-то понимаю, что делать этого нельзя! Потому что как только на глаза попадается книга «Маршруты вдоль светлой реки» или «Сказ о Фёдоре и Дарье и Забайкалье, крае, в котором они живут», – весь день насмарку: не оторвёшься; и ещё какое-то время находишься в далёком и удивительном мире рюкзаков, палаток, длинных маршрутов, ярких характеров, в мире, где жизнь проста и понятна, где право на поступок не обсуждается, где главная привилегия – самый тяжёлый рюкзак и самая трудная тропа. Для любимых мною прозаиков я завёл полку в шкафу, которую сразу и не увидишь – в полумраке за другими полками. Там мирно живут и беседуют друг с другом, никому не мешая, Василий Шукшин, Олег Куваев, Юрий Казаков, Олег Димов, Борис Васильев, Владимир Гиляровский, Александр Пушкин, Фёдор Достоевский, Лев Толстой, Михаил Вишняков, Михаил Булгаков, Валентин Распутин, Виктор Астафьев, Иван Бунин и ещё десятка два наших лучших прозаиков (зарубежка на другой полке). По дороге к этой полке находится книга нашего земляка, тоже геолога по призванию Романа Амосова «Подъём на холм».
Который год пишу большую статью о димовской прозе, работа идёт неровно: то летит вперёд, то буксует, всё от настроя зависит. Надеюсь, всё же эта работа вскоре будет закончена.
Друзья! Читайте настоящую талантливую прозу!
Все материалы рубрики "Год литературы"
Вячеслав Вьюнов
Фото Фёдора Машечко
«Читинское обозрение»
№47 (1375) // 25.11.2015 г.
0 комментариев