Денис Четвериков родился и вырос в Чите, учился в обычной городской школе. И, наверное, как и все пацаны семидесятых и восьмидесятых, больше всего любил смотреть фильмы о войне: «Ожидание полковника Шалыгина», «Горячий снег», «Батальоны просят огня». Фильмы тех лет ещё не были «картонными», их герои казались своими, родными. Да что там своими! Порой Денису казалось, что капитан Ермаков в исполнении Збруева из «батальонов» — это он и есть. И он, казалось, уже тогда знал — в экстренных ситуациях будет вести себя именно как Ермаков.
Мечтал стать военным
После школы поехал поступать в Рязанское военное училище, но не поступил. Конкурс туда был посильнее, чем в иные вузы. Выбрал Читинский «политен», кафедру машиностроения, благо учился на хорошо и отлично, и знания позволяли пойти в технический. Однако мысль, что к нему будут обращаться «молодой человек», угнетала. Он мыслил себя только военным. Оставив институт, ушёл на срочную службу. Конечно же, в ВДВ. Благо уже имел за плечами и прыжки с парашютом, и каратэ, и вождение автомобиля.
Служил срочную в Бурятии, в 11-ой отдельной гвардейской десантно-штурмовой бригаде. А мечта стать кадровым военным не отпускала. Прослужив год, попросился в военное училище. И снова поехал осаждать непокорную Рязань. Поступил, благо сильной оказалась и физическая подготовка, и физика-математика. Сказались и два года учёбы в техническом вузе — всё «лыко» было в строку. Рязанское училище к тому времени перешло на пятилетний формат обучения. Специализация — парашютно-десантная строевая рота.
Шёл 1995 год. И именно там, в Рязани, Денис встретился с теми, кто прошёл уже первую чеченскую кампанию. И их разговоры о прошедших боях ещё больше укрепили Дениса в правильности выбора — стать военным. Одно «но» — настоящим военным, живым, не закованным в учебный корпус. Когда их подразделение тренировалось в условиях боевой роты — то есть было максимально приближено к боевым условиям, душа ликовала. Готовились к возможной чеченской кампании. Но раздражала бесконечная, казавшаяся ненужной и излишней муштра, теория, которой тоже было в избытке. Хотелось живого дела, а не плакатных дисциплин. Снова разочаровавшись в учёбе, Денис пишет рапорт и просится на срочную службу — завершить её в рядах срочников. Перевёлся не в Бурятию, а в Подмосковье, в дивизию, где было больше техники. А на мандатной комиссии попросился в Югославию, в миротворческие войска.
Югославский опыт
Чтобы понять, что такое Югославия — сухой газетный «анамнез»: «война на территории Хорватии — это столкновения между желавшим остаться в составе Югославии сербским населением и хорватскими вооружёнными формированиями, стремившимися помешать отделению части территории республики. Хорватский национализм, направленный против сербского населения в Хорватии, привёл к возникновению среди хорватских сербов движения за автономию. В хорватских и западных СМИ всю вину за развязывание конфликта возложили на сербов, которых считали противниками независимой Хорватии».
Направили Дениса в 554-ый отдельный технический батальон войск ООН в республике Югославия. Там тоже была боевая служба, уже по контракту. «Воевали между собой там сербы и хорваты, мусульмане, католики и православные. Формально вроде этнический конфликт, конфессии враждовали между собой. Однако по сути это были столкновения в Сербской Краине за левобережный Дунай, удачный в плане климата, благодатных земель. На мой взгляд, именно этот экономический фактор и не давал покоя воевавшим там сторонам», — вспоминает Денис первую «горячую точку». — Это была очень интересная практика. До всех событий я прошёл учёбу на сборах снайперов и оказался с этими знаниями в Югославии. Наши войска выполняли там функцию наблюдателей — определяли, где ведутся боевые действия, какая из сторон стреляла, кто нарушает мирные договорённости. Вёлся поиск огневых точек, миротоворцы занимались разминированием. Проще говоря, двое дерутся, а мы наблюдаем, чтобы этого не происходило, разнимаем дерущихся.
Прослужил там год. В основном находились у города Вуковара, который назвали югославским Сталинградом. Он бесконечно переходил из рук в руки. У нас раненые — те, кто подорвались на минах, а погибших не было. Служить интересно. Я узнал много новой иностранной военной техники, разновидностей мин. Это была реальная боевая школа, которой так не хватало мне в Рязани.
В Югославии умеренный субтропический климат. Через 6 месяцев полагался отпуск — 72 часа в Хорватии или Черногории, и мы, конечно, пользовались случаем посмотреть эти красивейшие места.
Надо сказать, что миротворцы служили там по натовским стандартам. У нас было комфортабельное жильё — вагончики, еда вовремя, йогурты, джемы, пудинги, фрукты на полдники. В общем, по моим солдатским меркам — настоящий курорт, про который потом вспоминал в других боевых условиях. И ещё один факт, который в память врезался… Прифронтовая деревня Антуновац, разбомбленный госпиталь, разрушенный храм рядом. А на воротах госпиталя таксофон. Подходишь к нему с карточкой — а он работает! Звонишь домой в Читу. В этом вся Европа. В размещении солдат, в питании с пудингами, и в этом таксофоне.
Спустя год я вернулся домой, в Читу. За службу в Югославии награждён медалью ООН «На службе миру». В Чите практически сразу был приглашён специалистами спецслужб, которые расспросили меня о моих военных познаниях в области разминирования, снайперских навыков и прочего, чему меня научила Югославия. Намекнули, что с такими познаниями нельзя идти в коммерческие структуры, на службу криминалу. А лучше, посоветовали — идти в СОБР».
Убеждена, что уж не совет в ФСБ, конечно, а натура Дениса не позволили бы пойти в коммерческие структуры или, тем более, в криминал. Он смотрел правильные фильмы. Да медали деда Константина Георгиевича Четверикова не пустили бы никуда «налево». Орден Красной Звезды второго деда, Ивана Лаврентьевича Миронова не дал бы.
— И вот в 1997 году я оказался в Читинском СОБРе, в звании сержанта милиции, — продолжает разговор Денис. — Работа в то время была по максимуму: всюду банды, «Джеки Чаны», бандитские разборки. Похищения людей, захваты заложников, разбои на трассах. У нас очень много боевых тренировок, ковался крепкий боеспособный костяк подразделения. Руководил им Дмитрий Олегович Степанов.
О понятии «дом» забыл: по двое-трое суток жил на работе. Ночевал там. Придут какие-нибудь старики, машину, мол, отобрали, деньги вымогают. Какой там режим дня! И роешь землю, ищешь их. Слёзы этих людей были той самой мотивацией забыть о своём доме. Пока не найдёшь бандитов, спать не ложишься. Это было нормальным правилом практически для всех. И мне этот режим нравился».
Так и закрутился Денис в читинской «Югославии», где тоже делились экономические сферы влияния. Собственную семью заводить пока некогда — просто не было времени. А родители радовались коротким часам пребывания сына дома, стараясь не шуметь, чтобы выспался. В то время довелось поучиться 4 месяца в Иркутске в Центре оперативно-тактической подготовки СОБР. Чисто СОБРовская учёба, никакой муштры, наставления по практике: всё, как любил Денис. А ещё пришлось переучиваться с военного снайпера на снайпера СОБРа. Жизнь диктовала другие цели и задачи. Мишень — не каска, нужно уметь разглядеть окна, заложников, бандитов. Совсем другая тактика.
Как тесен мир!
Только в 1999 году поступил сержант Четвериков в Читинскую среднюю специальную школу милиции на КСК. И традиционно не доучился: только началась сессия, как отряд собровцев из Читы отправили в Дагестан:
«Наших поехало человек 15. Мы вошли в сводный отряд Восточно-Сибирского ОБОПа (иркутяне, буряты, хакасы и читинцы). И практически все, кто попал в этот сводный отряд, тоже учились в Иркутске в центре подготовки. Мир тесен: помимо иркутских сокурсников встречал и миротворцев из Югославии. Война, как стальной сердечник, притягивала к себе похожих людей, делая их крепче», — вспоминает наш собеседник.
И они, крещёные Югославией и Центром оперативно-технической подготовки, в 1999 году оказались в Дагестане.
В 1997—1998 годах в Чечне получило политическое убежище несколько десятков (по другим данным — несколько сотен) дагестанских исламистов. Часть из них воевала на стороне сепаратистов во время Первой чеченской войны, другие участвовали в дагестанском салафитском подполье, за что в самом Дагестане находились в розыске. Например, Багаутдин Кебедов при материальной поддержке чеченских полевых командиров создал и вооружил автономные боевые формирования. Он объявил о намерении превратить Дагестан в независимое исламское государство и начал подготовку вооружённой борьбы против «пророссийского» руководства республики. Такой была обстановка на момент приезда сводного отряда в Дагестан (из СМИ).
Поневоле вспомнишь Югославию с вагончиками и джемами. Кавказ, грязь непролазная, глинистая, как пластилин. Пройдя Дагестан, работая против бандитов, вошли в Чечню, куда скрылись бандформирования, зачищали Гудермес, куда ушли басаевцы. Там произошла замена, и отряд уехал домой.
Чечня учила всему
Вновь прибывшая смена ушла на Грозный. Потом два-три месяца дома, и снова в Чечню на два-три месяца. И в таком режиме жили до 2002 года — три года.
— Если дагестанская война была горная, то в Грозном нам навязали тактику минной войны, — вспоминает Денис. — Мины зачастую были кустарного производства. Пришлось в боях постигать тактику сапёрной работы, вырабатывая её на ходу, «с колёс». Наставлений по сапёрному делу такого направления, по кустарщине, ещё в штабах не разработали.
Вообще «командная» машина очень неповоротливая. Не учат, к сожалению, в войсковых училищах принимать решения, никто не отвечает, какого лейтенанта выпустили, снова о наболевшем рассказывает собеседник:
— Учат по картинке, по плакату. И потом недостаток именно тактического военного образования сказывается. Лейтенанты командуют людьми в боях, и, самое страшное, теряют солдат из-за непрофессионализма. Ждут звонков сверху, после многоступенчатых докладов, когда жизнь других висит на волоске. Исходя из практики, выработали тактику — зависеть только от себя. И она себя оправдывала. У наших собровцев — читинцев погибших сотрудников мало. Хотя, к сожалению, не обошлось без потерь. Первым погиб омоновец Ваня Морозов под Ново-Грозным, в самом начале 2000 года. Он не в нашей группе был, но от этого не легче. При нас погибли два хакаса. Мы, сапёры, ходили парами. Разминировали «подарки» от террористов. И за сапёрами охотились. С парой хакасов мы ходили попеременке — день они, день мы. Мы 26 сентября 2000 года заступили на площадь Минутка со снайперским снаряжением. Там стоял пост разбитый — бандитские снайперы не давали покоя. Мы пытались их положить. Возвращались в расположение мы рано утром, в 6.30, чтобы при сумерках пройти незамеченными. В этот день наша очередь была идти искать фугасы. А командир, думая, что мы не успеем прийти, уже отправлял хакасскую пару. Мы хотели идти, коли уже вернулись вовремя, а потом переговорили с парнями, что меняемся этими сменами — потом за них отработаем. Они отошли, и прошло буквально минут 15, как раздались выстрелы: по звукам боя стало понятно — они попали в засаду. А до этого мы сняли много больших фугасов. И эта засада стопроцентно была местью боевиков. Они стреляли только в сапёров. Когда мы выскочили на выручку, было уже поздно: один погиб, второй — смертельно ранен. Погибший сапёр — ветеран-афганец, кавалер ордена Красной Звезды, «человек-война», так о нём говорили. У него даже прописка и то была в полку. Второй хакасец — Сергей Киричек, к тому времени уже дважды награждённый орденом Мужества, хороший сапёр. Группа сопровождения отбила хакасов, но поздно. Спасти не смогли. В Хакасии позже установили его бюст. Сергей трижды награждён орденами Мужества, последним из них — посмертно.
А мы попали в засаду дня через три. Но у нас было удачное расположение — сопочкой прикрыты. И боевое охранение толковое — из Бурятии ребята. Они вытащили нас, и чуть позже наши читинцы подоспели на помощь…
— У меня за эти годы ранений не было, — буднично продолжает Денис. — А первое ранение я получил здесь, в Чите, в 2002 году. Из Чечни как раз мы прилетали на три месяца домой, занимались местными хулиганами. Надоедают местные, летим в Чечню. И вот тут в Чите задерживали одного. Прокурор нам как-то надвое сказал, вроде непонятно ещё, то ли преступник, то ли психически больной. На скорую руку переговорили в подъезде. А то ведь постовые (ППС) пошли его брать, малоподготовленные к таким вещам. Некогда было разбираться. Мы с коллегой туда, а у преступника три заточки. Все три заточки мы и «поймали». Тогда ещё не было, чтобы на место задержания все спасательные службы приезжали, как сейчас. Кто первый подскочил, тот и действовал. Выхожу я, в ботинке хлюпает, брючина окровавлена. Патрульно-постовые спрашивают: «Сам-то дойдёшь?». «Конечно», — говорю. Иду с пятого этажа. У подъезда «скорую» увидел и вырубился. Оказалось, повреждена бедренная артерия (что относится к тяжким телесным повреждениям, опасным для жизни — Е.Ч.). Кровопотеря возникла по неопытности. Мы учились на собственных ошибках. Ещё не было наставлений о действиях в такой ситуации. Когда очнулся в скорой, чувствую, раскрыт весь, оружия нет. «Где оружие?». А медики успокаивают, рану тампонируют.
Потом уже наставления стали разрабатывать и присылать к месту действия групп захвата и скорую, и «пожарку», и группу ведения переговоров. А раньше так: кто первый приехал, тот и пошёл, что сообразил, то и сообразил. В больнице он лечился амбулаторно, был около месяца.
— В Чечню в 2002 году не взяли, в 2003 году только снова поехал в туда. Поучился в школе милиции, кстати. Никаких привилегий, как воевавшему, не было. Благодарен, что спрашивали реально, не был на особом счету. И спрос как со всех. И хорошо было — то, что я проходил в ходе оперативно-розыскных мероприятий, там учили делать в теории и грамотно. Мне этого не хватало. Дорос я, наконец-то, до учёбы, — смеётся он. — И до семьи дорос, кстати. Пока лечился и не ездил в Чечню, встретил девушку. У нас с того времени семья. Двое детей уже. Жена к моей работе относится с пониманием. В 2003 году снова в Чечню, начались уже длинные командировки по полгода. А с 2002 года — горные практики. Мы перебрались из Грозного в горы. Снова другая специфика, учёба в реальных условиях.
Система работы была такая: сводные специальные группы, в которые входили несколько отрядов СОБР, спецназ внутренних войск, рота десантников, разведывательная рота, приданная миномётная батарея, и всем этим управляют оперативники федеральной службы безопасности.
— Дают определённый район, где мы отвечаем за порядок, — объясняет Денис. — А там два-пять партизанских отрядов боевиков. Нас 120-130 человек в сборном отряде, а их («чехов») чаще 350 или больше. Тоже обстрелы, минная война. Засады, заслоны, разведывательные выходы, контрзасады, боевые действия малыми группами.
Со стороны читинцев потерь не было, а вообще потери были, с других регионов. Иногда случалось и такое — ни одного раненого, но шесть убитых. Несмотря на сложность, интересно. Поработали со спецподразделением «Альфа». Они — легендарные небожители. Ночами и днём, конечно, кругом стояли посты. Ротозейства не было. Спали с оружием. Все были уже опытные. Чечня быстро учила всему.
Работу люблю
— Как определялось количество банд кругом, кто вообще располагал такой информацией? Прилетаем, к примеру, в Ханкалу на базу, а там сидят связисты. Они смотрят на карту, где мы живём, улыбаются: «Ребята, вы как там находитесь? Там около 50-ти чужих радиостанций вокруг вас». То есть сидим мы там, как в осиннике, — вспоминает Денис. — В Ханкале работали наши же полицейские. Например, связисты. Мы этим по-землячески пользовались. Придёшь, земляк дежурит. Сотовых не было. Останется один, дневального отправит, мы скорее по «восьмёрке» домой позвонить, чтобы голос в Чите услышали и поняли — у нас всё в порядке. Связисты, водители, оружейники несли свою службу, а мы свою. У нас конкретное направление деятельности — контртеррористическое.
В 2003 году Денис ещё ездил в Чечню, а потом был перерыв, если его можно так назвать. Пришёл новый командир, стали создавать новый отряд. Денис Четвериков, как опытный боец, занимался профподготовкой в силу уже полученного опыта: создавался ОМСН — отряд милиции специального назначения.
— Я был ещё сержантом милиции или прапорщиком, не помню. Но не офицером ещё. С кадрами дефицит, даже курсов не было, и я готовил людей, имея уже специальную базовую и практическую подготовку. И в следующий раз поехал в командировку в 2006 году. Уже на полгода, — продолжает он. — Мы за все эти командировки так привыкли к Чечне, что я по Грозному ездил как таксист, знал там все закоулки. 2006 год — работаем в предгорном районе, более-менее цивильно. Меньше грязи, уже палатка сухая, пудингов и йогуртов нет. Кстати, совпадало периодически, что встречались в командировках и с «югославами», и иркутянами.
Возможностей для совпадения более чем достаточно: Денис навскидку насчитал командировки 2006, 2013, 2014 и 2016 годов. Потом сбился: «Всего горячих точек десять — Югославия, Дагестан, и восемь Чечня — 2006, 2013, 2014 и 2016 г. Прямо сказать, потом уже поездки не запоминались, те же адреса, чеченские поля, леса. В апреле мчишься в составе группы на КСК в Чите, а в июле с подобной задачей — в Чечне. И ничего особенного в этом никто не видел. Примерно одна и та же работа: искать по адресам нарушителей закона, боевиков. В Чечне, к примеру, мы знаем, что супруг в банде. А жена его где-то в городе живёт. И задача — проверить адрес, убедиться — не дома ли он.
В 2002 году погиб Вадик Минин. Меня в один день с ним ранили — только меня в Чите, а он в Чечне подорвался на фугасе. Он вообще не читинец, а из Ухты Коми ССР, трое их друзей приехало. В первой командировке Вадим и погиб. Мировой был парень!
Здесь случилось испытать самый страшный опыт в жизни – приходить к вдове погибшего Братишки! Отсюда современное правило — костьми ляг, сделай невозможное, а потерь личного состава не допусти!
— А в 2014 году меня тоже ранили в Чечне. Перед Новым годом, получив информацию, поехали, зашли на адрес, где жила жена боевика. С порога уже смотрим, старейшина пришёл к дому. Местные «заднюю скорость» дали. Уже это несколько насторожило. Зашли, а «партизан» дома сидит, в комнате. И я понял, что мирно не разойдёмся. Он выстрелил три раза, я пытался уйти от поражения, но один раз попал, в левое плечо из ПМ. Навылет пуля прошла. Наши были в квартире, но проверяли другие комнаты, — рассказывает он. — Лечили меня там же, в боевом госпитале аэропорта Северный Грозного. В среднем раз в неделю привозили раненых. Врачи — боевые, на стажировку приезжали из центрального военного госпиталя. Для медиков важно принимать раненых без первичных обработок, чтобы учиться работать именно с такими ранениями. Врачи там классные, настоящие мужики. Меня лечил врач-аварец. Предлагает: «Рожать» всю неделю будешь, или колем наркотики, а ты потом с них мучительно соскакиваешь? Или просто нашатырь?». А хирург такой категоричный, как все аварцы, чуть слабину кто дал, он сразу: «Ты не мужчина». И мне: «Ты — русский офицер, на тебя вся надежда», чтобы я не показал слабину перед чеченами.
До меня молодого капитана привезли. На мине подорвался, ампутировали стопу. Говорю, на нашатыре обойдёмся. Вот и чистил он почти неделю мне раневой канал. Если совсем уж чувствую плохо, показываю на нашатырный спирт. Понюхал, пришёл в себя и дальше сидишь на обработке раны. Домой о ранении ничего не стал сообщать. «Всё нормально, в Моздоке мы». Жена потом по антуражу стен и моему госпитальному халату (скайпом при общении пользовались), поняла, что я ранен. «Что случилось, ты в госпитале?». А в обморок уже поздно падать, самое худшее было позади. К тому времени я уже лейтенант, в 2005 году присвоили…
В 2006 году поступил в ЗабГУ, в институт экономики и управления. Было очень интересно, с удовольствием учился, окончил этот вуз. В 2014 году присвоено звание майора.
Государственных наград у Дениса шесть. Два ордена Мужества, одна медаль «За отвагу», «За заслуги перед Отечеством» I степени, «За отличие в охране общественного порядка». И ведомственные, конечно, есть, потому что практически 25 лет Денис носит погоны:
— Работу свою люблю, иной службы не представляю. Общаемся, мягко говоря, не с самыми лучшими представителями человечества. Поэтому нередки жалобы, анонимки. Пресса с удовольствием это подхватывает — заработать скандальную славу кричащим заголовком достаточно просто.
Мне думается, сложно себе представить, чтобы некоторые газеты, распространяющие книги «сидельцев», хвалили спецназовцев, которые, порой жертвуя собой, задерживают этих бандитов. Это как раз и вызвало бы подозрения.
Так что — собака лает, караван идёт. Удачи тебе, боец Денис Четвериков. Время неспокойное, и батальоны по-прежнему просят огня, как и при капитане Ермакове в твоём детстве. Храни тебя Бог.
Все материалы рубрики "Люди родного города"
Елена Чубенко,
Фото из архива Дениса Четверикова
«Читинское обозрение»
№34 (1674) // 18.08.2021 г.
0 комментариев