2 июня мир покинул мой дорогой дедушка, участник Великой Отечественной войны, активный автор «ЧО» Иван Гаврилович Проценко. Славный жизненный путь моего деда отражён во множестве статей, написанных им лично. Он один из тех людей, кто сыграл огромную роль в истории Забайкальского края. Однако для меня и моей сестры он прежде всего чудесный, полный любви и заботы дедушка, удивительный человек, о котором хочется рассказать всем.
93 года – много это или мало? Вероятно, большинство людей посчитают такой срок достаточным. И даже, наверное, скажут, что он своё уже прожил, что многие умирают молодыми, и прочие столь же сомнительные утешения. Но, несмотря на возраст, дедушка был в отличной форме, и я уверена, что он жил бы и дальше, если бы не… Впрочем, об этом я ещё скажу.
Дедушка родился в 1923 году в селе Шаулиха на Украине. Он многое повидал: пережил голод 30-х, войну, концлагерь. После окончил сельскохозяйственный институт и на спор уехал из Украины в Забайкалье, да так тут и остался. Здесь он работал председателем машинно-тракторной станции в Олинске (Нерчинский район), потом председателем колхоза в том же селе. Позже он переселился в Читу.
Множество увлекательнейших историй о его приключениях могли узнать читатели «ЧО» из прошлых публикаций, а ещё больше можно прочитать в его книге «Боль земли моей». Не дерзну с ним соперничать, поэтому решила написать о тех сторонах его жизни, о которых сам он никогда не писал.
С самого моего рождения дедушка был невероятно важен для меня. Он наполнял жизнь смыслом, вдохновлял и поддерживал. С того мгновения, когда на ступеньках роддома он встретил мою маму и впервые взял меня в руки, меж нами возникла теснейшая связь, и до сих пор она не прервалась.
Всего через пару месяцев после моего рождения он вместе с бабушкой попал в аварию, получил тяжелейшие травмы. Это случилось, когда они ехали за грибами. Навстречу вылетел пьяный водитель. С одной стороны – канава, с другой – остановка, полная людей. Дедушка мог уйти от столкновения, повернув на остановку, но он был не такой человек, чтобы подвергнуть опасности жизнь других людей – он встретил удар сам.
Страшные травмы, сорок дней на вытяжке, долгие месяцы в постели. Приговор врачей – нога высохнет, дедушка никогда не будет ходить. Знакомый посоветовал деду не слушать врачей и поехать на курорт «Былыра». И дед решился. Его предупреждали, что вода курорта вредна для сердца, но он отвечал: «Зачем мне сердце, если ноги не будет!». И произошло чудо: он смог ходить. А на сердце полностью зарубцевались следы пережитого прежде инфаркта.
Пусть дедушка остался хромым, ходил с костылём, он всё же не стал совсем беспомощным. Для такого гордого, энергичного человека стать бессильным было бы невыносимо. Всю жизнь дедушка ассоциировался с костылём, его стуком. Я узнала бы его шаги из тысячи. И до сих пор с тоской прислушиваюсь к тишине в надежде услышать знакомый стук…
Нехорошо поступили с ним тогда руководители региона. Его уволили с прежнего места как ненужного инвалида. Бабушка тоже пострадала в аварии, хотя и меньше. Моя мама была нищей студенткой и мало чем могла помочь, да к тому же у неё на руках была новорождённая я.
Настали чёрные дни. Жили мы бедно, мама голодала, чтобы купить еды мне. В дедушкиной квартире отключили отопление, поэтому зимовали мы на даче.
Несмотря на трагедию, дедушка не пал духом. Он, ползая тогда ещё на двух костылях, сам строил дачу, вдвоём с бабушкой устанавливал стены из списанных железнодорожных шпал безо всякой техники, используя простой рычаг. И построил двухэтажный дом с огромным балконом. Пусть этот дом моего детства был неказист, но при одной мысли о нём сердце у меня замирает от нежности.
Внутри дома дед придумал удивительную конструкцию печи, хотя прежде печей не делал. В этой занимавшей большую часть дома печи при помощи хитро проложенных дымовых отверстий помимо плиты нагревалась лежанка, с другой стороны можно было подогревать воду и мыться, как в бане, а ещё была предусмотрена коптильня в трубе! Под окном он сделал маленький игрушечный домик для меня, а позже там же играла и моя сестра.
Он часто и без страха брался за то, чего делать не умел, и даже если у него не получалось, он пробовал и не сдавался.
Однажды я просила у мамы сшить мне игрушечного ёжика. Она была слишком занята и не могла найти для этого времени, ограничившись тем, что раскроила будущую игрушку. И тогда дедушка решил сшить его. Увы, в шитье он был не мастер, и не знаю, как перепутал выкройки так, что вместо головы у ёжика оказался зад. Над этим ёжиком мы смеялись всей семьёй.
Я бредила игрушечным конём-качалкой, купить такого не было возможности. И дедушка взялся делать его сам, но получилось у него нечто, куда более напоминающее скамейку, с криво приколоченными палками (вместо головы). Но я и такому коню была рада.
Маме приходилось много работать, и меня оставляли с дедушкой и бабушкой. Я спала на печи с дедом, прижимаясь к нему. Его тепло, его запах навсегда в моём сердце.
А времена были смутные, тяжёлые, опасные. Закат СССР, начало 90-х. Дедушке пришлось работать сторожем в художественной мастерской. Я приходила к нему после школы, и он щедро делился со мной скудным пайком на день, а я ела, не зная, что ему самому не хватает.
В начале 90-х мама, потеряв работу, вынуждена была стать коробейницей, возить в Китай тяжёлые грузы, чтобы заработать хоть что-то. Всё же жизнь стала немного легче тогда, дедушка больше не работал.
Когда мне было 12 лет, он увлёкся изготовлением блинчиков, которыми угощал меня. Но ему было неинтересно просто печь заурядные блинчики, и он изобретал новые рецепты. То добавлял в тесто фарш, то картофельное пюре, то ещё какой-нибудь невиданный ингредиент.
В 1993 году на свет родилась моя сестрёнка. Тяжелейшие времена для всей страны. Мама опять не могла работать, я была ещё слишком маленькой, чтобы всерьёз помогать.
Мама с новорождённой жила в дедушкиной квартире, которую ему наконец-то дали. Дачу продали, а купили другой дом – недостроенный, где мы надеялись поселиться все вместе.
Мы с дедом жили в этом доме. Наступала зима, отопления не было, денег не было, материалов не было. И снова дедушка взял себя в руки, и с моей незначительной помощью, несмотря на свой преклонный возраст, ползая на четвереньках, сделал кочегарку из кусков досок и всякого хлама, который мы смогли достать. И мы пережили эту зиму.
Мама встала на ноги, начала зарабатывать прилично. Маленькая сестрёнка подросла, пошла в школу. Дедушка радовался нашим успехам, возился с внучками, любовался дочерью… И вдруг – трагедия. 19 апреля 2002 года в ДТП по вине пьяного водителя наша мама погибла.
И снова чёрные, беспросветные дни… Воспользовавшись нашей бедой, родственники ограбили нас, присвоив себе все мамины сбережения. Но и тут дедушка не согнулся. Он был стойким, как оловянный солдатик, и так же упорно стоял на своей одной ноге. Он знал, что он нужен осиротевшим внучкам. И он взялся за дело, сумел сберечь остатки маминого достояния. Все годы он копил деньги в надежде, что они пригодятся его любимым внучкам.
В конце 90-х, когда мы купили компьютер, дедушка стал требовать, чтобы я печатала под его диктовку. Скоро мне это надоело, и я стала заставлять деда печатать самого. Он не хотел, кричал, что никогда не научится! Но мало-помалу у него стало получаться. Вскоре дедушка освоил компьютер, а позже и Интернет. Все свои статьи и книгу он напечатал сам. Ему было за 80!
Последние годы мы жили весело. Дедушка упорно трудился в нашем доме, том самом, который некогда купили недостроенным. Под его руководством мы сделали ремонт, привели в порядок участок. Дедушка написал книгу «Боль земли моей» и спустя несколько лет издал её.
Он очень интересовался политикой, охотно и много рассказывал о себе. Самой большой радостью для него было встретить нового слушателя, который ещё не слыхал его баек. Тогда он бывал в ударе и сыпал историями из жизни, то трагическими, то полными юмора. Его часто приглашали на различные мероприятия, на встречи со студентами.
Несмотря на возраст, он был крепок. Сам обслуживал себя, у него был отличный аппетит. Ночью он украдкой пробирался к холодильнику. Но я всё равно замечала эти его походы и дразнила его, распевая на мотив «Вечернего звона»: «Вечерний жор, вечерний жор, как много дум наводит он». Почти каждый день мы отправлялись на пешую прогулку, держась за руки.
Дедушка великолепно разбирался в поэзии. Его любимейшим произведением была поэма «Тёркин на том свете», которую он знал наизусть и часто читал вслух, кроме того, ему всегда нравилось стихотворение «Я убит подо Ржевом» и многие-многие другие. Дома мы часто целыми часами читали друг другу вслух стихи. Недавно, скажем, читали пьесы Гюго и стихотворения Стивенсона.
Дедушка очень любил работу на даче и проводил много времени, мастеря мебель. Получалась она косоватой, но прочной. Любимой пословицей его была: «Неладно скроен, да крепко сшит». Совсем недавно мы с ним любовались нашей рассадой, мечтая о наступлении лета…
За здоровьем тоже следили. Дважды в год дед проходил профилактическое лечение, регулярно обследовался. Всего два месяца назад он лечился в первой городской, всё было прекрасно, дедушка остался доволен. И там ему сказали, что он ещё в настолько хорошей форме, что легко доживёт до ста лет. Он вернулся домой полный надежд.
2 мая мы с ним снова гуляли, 3-го побывали на празднике для ветеранов в Пенсионном фонде. Он отлично чувствовал себя. После майских праздников хотел съездить со мной в Нерчинск, навестить старых знакомых. Ничто не предвещало беды…
Утром 4 мая дедушка почувствовал себя неважно, и мне взбрело в голову вызвать «скорую», несмотря на то, что дед был против. Заподозрив инфаркт, врачи отвезли его в краевую клиническую больницу, хотя уместнее её назвать клинической гробницей. Там поставили диагноз «пневмония».
Первые дни дедушка чувствовал себя нормально, ходил, разговаривал и лишь досадовал, что не сможет посетить Парад Победы на площади им. Ленина. Я была уверена, что его скоро выпишут. Дед пожаловался, что после приёма каких-то таблеток ему становится хуже. 8 мая деду стало плохо. Его перевели в реанимацию. Через пару дней оттуда вернули в общую палату, но уже в другое отделение – гнойной хирургии. Лечили уже не от пневмонии (её и не было), а от закупорки желчных протоков. Видя, что он ослаб, я дежурила у него в больнице круглосуточно.
Тогда-то я и заметила странности в поведении врачей. Дедушка слабел с каждым днём, не было аппетита, поднималась температура, он уже не мог вставать, но его упорно хотели выписать из больницы. Я много раз обращалась с вопросами к его лечащему врачу – заведующему отделением, но он уверял меня, что всё в порядке. Я относилась к этому пожилому, седому человеку с доверием – видимо, неоправданным.
Ночью дедушке стало плохо, резко подскочила температура. Я побежала искать дежурного врача, кое-как нашла. Она пришла и грубо сказала: «А чё вы хотите, чтобы я сделала? Ему же 94 года!». С трудом удалось добиться, чтобы сделали хотя бы жаропонижающий укол.
На следующий день у дедушки пожелтела кожа, потом белки глаз. Я снова пошла к лечащему, и он заявил, что это в палате такое освещение, а ещё через день сказал, что это последствия перенесённой болезни. Затем я сказала доктору, что дедушке трудно дышать, но он снова ответил, что это пустяки. Я спрашивала – что это, пневмония? Он только с хихиканьем повторял, что это не пневмония. Мелькали мысли обратиться в другую больницу, но нас каждый день обещали выписать, и я решила подождать. Так продолжалось неделю. Всё это время я была рядом с дедом.
Когда врачи признали, что у дедушки началась механическая желтуха, было поздно. Начали сдавать остальные органы. Операцию, которая, быть может, спасла бы деда, врачи даже не предложили, а только малоинвазивный метод, который оказался неэффективен. Дедушку снова перевели в реанимацию, я с трудом добилась права его там посещать, бегала к нему и в тоске прижималась к самому дорогому человеку на свете.
Прилетела сестра из Санкт-Петербурга, мы каждый день ходили к деду. Он уходил от нас во всём блеске своего ума, прощаясь с нами в стихах, и напоследок прочёл мне на память «Жди меня». В отчаянии я умоляла его нас не покидать, и тогда дедушка сказал: «Я всегда с вами».
Я рыдала, уходя от него, и дежурный врач реанимации насмешливо сказал: «Да что вы по нему убиваетесь, будь ему сорок лет, я бы вас ещё понял, а так – не о чем жалеть!».
…Уже после ухода деда моя сестра в Петербурге получила красный диплом. Я горжусь ею, но мне больно думать, что об этом не узнал дедушка. Как бы он обрадовался!
Он любил жизнь. До последнего вздоха. И верил в людей. Только люди в белых халатах совсем не верили, что его удивительную жизнь можно было сделать ещё длиннее.
Все материалы рубрики "Золотой фонд" земли Даурской"
Анастасия Проценко
«Читинское обозрение»
№29 (1461) // 19.07.2017 г.
0 комментариев