Перед боем сослуживцы его спрашивали: «Саша, ты дочку сегодня видел во сне? Если да, значит вернёмся из боя живыми!». Он очень её любил, и сегодня об отце, ветеране Великой Отечественной войны Александре Кузьмиче Туркине, поделилась воспоминаниями его дочь Валентина Александровна Мудрецова.

«Семья наша жила на прииске Урюмканском. Отец работал на шахте, золото добывал, а мама Александра Васильевна – домохозяйка, воспитывала четверых ребятишек. В июне 1941-го, когда началась война, мне было два года, братьям 9 и 6 лет, сестрёнке Ниночке двенадцать дней отроду. Папа был ещё совсем молодой, он, кстати, родился 9 мая 1912 года.

Когда отец ушёл на фронт, мама устроилась работать на шахту вместо папы, чтобы сохранить за ним место. Все же думали, что война надолго не затянется – за месяц одолеем фашиста. А в итоге этот ад растянулся на четыре года. Жили мы тяжело, голодно. Мама, как и все, кто работал, в день получала двести граммов хлеба, нам полагалось по пятьдесят граммов. Хорошим подспорьем был свой огород и корова. Летом в лесу собирали травы, коренья, ягоды. На речке рыбу ловили.

Мы с сестрёнкой целый день вдвоём дома сидели, на русской печке. Маму в обед домой с работы отпускали, чтобы она нас покормила. Братья дрова в лесу собирали.

О том, как наш папа воюет, мы почти ничего не знали. Он, конечно, с фронта отправлял весточки, но очень короткие, без подробностей: пока жив, идут сильные бои, береги себя и детей. Я хоть и маленькая была, но письма его бережно хранила, прятала на печке под кирпичиком».

«Сибираки!»
Война для Александра Кузьмича началась осенью 1941 года, когда он в составе сибирской дивизии прибыл в Москву. Ситуация была тяжёлая: немец стоял в 12 километрах от столицы. Москвичи ждали подкрепления и очень обрадовались прибытию сибирских эшелонов. А немцы – наоборот. «Папа рассказывал, что они никогда не брали в плен сибиряков, боялись их, а в бою кричали, предупреждая друг друга: «Сибираки, сибираки!». Все готовились к обороне. Горожане, в основном женщины и подростки, копали противотанковые рвы и окопы, солдаты занимали позиции. Папе выдали пулемёт и троих помощников, один во время стрельбы направлял пулемётную ленту, остальные подносили ящики с патронами.

Перед наступлением отцу довелось участвовать в знаменитом параде на Красной площади 7 ноября 1941 года в честь 24-й годовщины Октябрьской революции. Его и ещё 12 пулемётчиков в 6 часов утра прямо из окопов забрали на площадь. Он вспоминал: «Нам Бог помог, что в этот день стоял густой туман, что ни один самолёт-разведчик нас не заметил. А после парада нас погрузили в полуторки и отвезли на передовую. Москву отстояли, а потом уж гнали фашистов без передышки до самого Берлина, не жалея себя».

Затем папа участвовал в боях за Смоленск, Тулу, Калугу, в битве за Сталинград, в сражениях на Курской дуге под Прохоровкой, был пулемётчиком в танке».

Сталинград
«Особенно ожесточённо бились за Сталинград. Папа вспоминал, как немцы боялись наших «Катюш», – снаряды летели со страшным рёвом, а где падали, там настоящий ад на земле начинался: горело всё вокруг, огненное месиво. Немцы бросали оружие, технику, провизию и бежали со своих позиций. Тут уж в дело вступали мы – пулемётчики, косили их, как косой. Потом продвигались вперёд, занимали отвоёванную территорию. Пока шли, я прижимал к себе пулемёт, наказывал своим помощникам, чтобы они меня под руки держали и на ходу дремал минут 15-20. Другого времени отдохнуть не было, в атаку поднимались по 12 раз за день. Бои шли сутками, беспрерывно, без сна и отдыха. Вокруг ад кромешный: дым, огонь, пыль, сажа, солнца не видно, грохот орудий, мы друг у друга спрашивали – это день или ночь, понять было невозможно. А зимой по нескольку дней лежали на льду и снегу, только ползком передвигались, встать было невозможно из-за снайперов. Бывали моменты, когда заканчивались патроны, шли в рукопашную: кто с сапёрной лопаткой, а кто и с камнем. В одном из боёв я у немца вырвал финку и с ней прошел всю войну».

И богатырское здоровье не вечно
«Отец был несколько раз серьёзно ранен, однако подолгу в госпиталях не лежал, на нём быстро всё заживало, он всегда отличался богатырским здоровьем. Были случаи когда, не долечившись, возвращался в часть, боялся от своих отстать.

Уже в конце войны наши два месяца не могли отбить у немцев город Орёл. В тех боях папу в очередной раз серьёзно ранило. Рядом с ним взорвалась бомба, его вместе с пулемётом засыпало землёй, только голову и ноги было видно. Из-за контузии он не мог говорить, но всё слышал. Так он пролежал без памяти девять дней, пока его случайно не нашла похоронная команда. Отца самолётом отправили в московский госпиталь, подлечили, насколько это возможно, дали первую группу инвалидности и комиссовали. Ходить он не мог, передвигался на костылях».

Возвращение домой
«Дальше был долгий путь домой. Сначала поездом из Москвы до Сретенска, затем ещё 200 километров по бездорожью, пешком до прииска Урюмканский. На костылях он шёл 27 дней, попутного транспорта не было. Заходил в деревни, которые попадались на пути. В ночлеге отцу не отказывали, хотя люди попадались разные. В одной деревеньке дед с бабкой вытащили из его вещмешка ту самую немецкую финку. В другой деревне вдова приютила папу на несколько дней, потому что идти он уже совсем не мог. Подмышки костылями стёр до крови. Напекла в дорогу шаньги, дала бутылку чая да молока. Но увидев, что отец совсем обессилел, наказала своим ребятишкам посадить его в тележку и довезти до ближайшей деревни. После войны брат Миша работал шофёром, постоянно к ней заезжал с гостинцами и словами благодарности.

Хорошо помню день, когда папа вернулся домой. Это было летом 1945 года. Утром вышла на крыльцо и увидела, что напротив нашего дома на ветке сидят две кукушки, кукуют и кланяются. Я сразу почувствовала, что папа уже рядом, маму предупредила. И точно, после обеда соседские мальчишки забежали к нам в ограду и сказали, что наш папа с войны идёт. Его вся деревня встречала, женщины набежали, всё спрашивали: «Ты моего не видел?».

Папа вообще не любил рассказывать о войне, на все мои просьбы отвечал: «Не хочу, чтобы вы это видели и слышали, не дай Бог, это ужасно!». Иногда, правда, к нему приходили друзья-фронтовики, и они делились воспоминаниями о том, что довелось испытать. А я пряталась за занавеской и внимательно слушала, запоминала каждое слово.

«Пир» горой
«Есть ещё один случай, который мне запомнился! Летом того же 1945 года к нам в дом вошёл папин друг, на которого семья давно получила похоронку. Он был без одной руки. После очередного боя нашли только его руку и зачислили в убитые. А он жив остался, в госпиталь попал. Вернулся в родную деревню и боялся на глаза матери показаться, думал, что не выдержит её сердце. Попросил папу, чтобы тот первым пошёл, подготовил его родных, как мог. Ну, папа зашёл первым, спросил у хозяйки: «Гостей ждёте?». Мать сразу же поняла, что сын её вернулся, которого она, несмотря на похоронку, ждала. У Мити, так звали этого парня, до войны невеста была, красивая такая, и она его дождалась. Свадьбу через десять дней сыграли, на которую меня папа с собой взял. Особенно мне запомнилось, что на столах стояли тарелки, полные хлеба. Я первый раз в жизни столько хлеба видела! Первый раз в жизни наелась досыта.

Мама родила после войны ещё шестерых детей, всех воспитала, чем заслужила звание «мать-героиня». Отец очень страдал, у него были простужены все кости, позвоночник, почки. Не заживали и душевные раны. Долго ещё папа не мог спать спокойно, всё кричал во сне: «Командир, давай ракету, поднимай бойцов в атаку», а утром говорил: «Только глаза закрою, и снова бой перед глазами». Умер он в 1970 году, похоронен в посёлке Тайна. Для меня папа и вся его жизнь – это пример, на котором я продолжаю учиться и по сей день».

Все материалы рубрики "Великая Победа"
 

Записал Денис Приходько
Фото из личного архива
В.А. Мудрецовой
«Читинское обозрение»
№19 (1555) // 08.05.2019 г.



Вернуться на главную страницу