120 лет назад, 14 июля (1-го по старому стилю) 1900 года, для общественного пользования была открыта Забайкальская железная дорога. Поначалу это была одноколейка, протянувшаяся от Байкала (станция Мысовая) до Амура (Сретенск). Управление дороги в то время размещалось в Иркутске. С самого начала это был один из самых трудных участков Великого Сибирского пути, как тогда называли Транссибирскую магистраль. Дорога самым радикальным образом изменила жизнь в нашем крае. Достаточно сказать, что если в конце ХIХ века в Чите проживало чуть больше 10 тысяч человек, то уже через несколько лет после прихода сюда «железки», население столицы Забайкалья выросло в пять раз.
О знаменитом туннеле
Долгое время символом Забайкальской железной дороги был туннель на Яблоновом хребте. С одной его стороны на портале была надпись «К Великому океану», на другой – «К Атлантическому океану». Первым о нём написал выдающийся учёный и замечательный писатель Владимир Обручев, чьи романы «Земля Санникова» и «Плутония» переиздаются до сих пор. В 1963 году вышла его книга «Мои путешествия по Сибири», основанная на дневниковых записях ХIХ и ХХ веков, сделанных в том числе и в Забайкалье, где он работал геологом-изыскателем в 1895-1898 годах.
Владимир Обручев
«Возвращаясь из Читы, я поехал вдоль трассы железной дороги для осмотра полувыемок, – писал Владимир Афанасьевич. – Я видел на подъёме полотна к перевалу через хребет Яблоновый большую выемку в крутом отроге; она ещё работалась и уже врезалась на 10–12 м в массивную зеленокаменную породу. Но с обеих сторон по крутопадающим трещинам постоянно сползали в выемку массы камня, и строители, сообразив, что выемка должна получиться огромная, предпочли не доводить её до проектной глубины, а проложить вместо неё туннель. Вот почему в этом месте можно было видеть единственный туннель на этой дороге, который уходит в глубь горы, а над ним врезана незаконченная выемка». Другие туннели на дороге появились после строительства магистрали на Могочинском отделении.
Описал Обручев и Яблоновый хребет, являющийся великим водоразделом двух океанов. «На самом перевале железной дороги через этот хребет, – писал Владимир Афанасьевич, – проводилась глубокая выемка, которая, к удивлению, врезана не в коренные породы, а в слоистые глинистые пески, скованные вечной мерзлотой. Оттаивая, эти пески сползали вниз, затрудняя работу. И здесь выемка должна была получиться шире, с более пологими склонами, чем по проекту, т.е. дороже, но она уже дошла до проектной глубины и заменять её туннелем не было надобности. Наличие слоистых, очевидно, озёрных наносов на самом перевале через хребет можно было объяснить только тем, что в четвертичный период долины Селенгинской Даурии были заняты озёрами и через Яблоновый хребет эти озёра сообщались с озёрами Амурского бассейна…».
Через некоторое время этот туннель стал тормозить движение и сначала им перестали пользоваться, а потом и разрушили.
Резко отличающийся край
В 1898 году в кругосветное путешествие отправился инженер-путеец, один из строителей Транссиба, больше известный как писатель Николай Гарин-Михайловский. До Иркутска он доехал по уже построенной железной дороге, ну а затем двинулся вдоль будущей трассы на перекладных. Итогом той поездки стала книга очерков «Карандашом с натуры. (Из путешествия вокруг света через Корею и Маньчжурию)». Основой для книги, как и в случае с Обручевым, стали дневниковые записи.
Николай Гарин-Михайловский
Первое впечатление о крае за Байкалом было не самым лучшим: «Физиономии нехорошие: рассказов много об их делах, – не только, впрочем, о кавказцах, – всё Забайкалье кишит теперь всяким бродячим народом. Железнодорожные работы подходят к концу, приближается зима, денег нет, нет жилья и крова, и идёт сплошная облава по большим дорогам. Ценности жизни – никакой».
Прибыв 2 августа того года в Сретенск, которому предстояло стать на какое-то время конечной восточной станцией Забайкальской железной дороги, он записал об увиденном в нашем крае:
«Забайкалье резко отличается от всего предыдущего. На нашем горизонте почти везде хребты гор. Высота их колеблется между 50 и 200 саженями. Вернее, это ещё холмы, но уже с острыми, иногда иззубренными вершинами. Они так и застыли, неподвижные, при закате розово- и фиолетово-прозрачные, а всегда тёмно-синие, далёкие, рассказывающие вам сказки из далёкого прошлого. Да, это необъятная, малонаселённая местность, с плохой почвой, с богатейшим лиственным лесом, поражённым червём (всё, что видел глаз, на две трети уже посохшие, никуда не годные, дырявые деревья), хранящая в своих землях много минеральных богатств, но пока, с точки зрения культуры вообще и переселенчества в частности, не стоящая, как говорит Тартарен, ослиного уха, – в своё время изрыгнула из недр своих все те орды монголов, которые надолго затормозили жизнь востока Европы. Здесь река Онон – родина великого Чингис-хана.
Откуда взялись тогда эти толпы? Всё пусто здесь, тихо и дико. Шныряет голодный волк, шатается беглый каторжник, да медведь ворочается в этих лесных трущобах. Всё вразброс, в одиночку, каждый сам для себя, каждый враг другому. Только ближе к тракту жмутся посёлки…».
Написал Николай Георгиевич об основных группах населения, что жили здесь и трудились в момент прихода в край магистрали. Это казаки, буряты и китайцы.
«Местное население здесь – казаки. Это крупный, в большинстве, народ, причём подмесь бурятской и других кровей ощутительна. Казаки зажиточны: имеют множество немереной земли, на которой и пасутся их табуны лошадей и скота. Хлебопашество процветает менее».
«Буряты… Трудолюбивый, воздержанный народ, очень честный… Бурят тих, покорен и большой дипломат с администрацией. Но во внутреннюю жизнь никого не пускает и умеет заставлять уважать себя».
Он заметил, что если в Сибири до Иркутска китайцы в основном торговцы, то в Забайкалье это преимущественно труженики, здесь «всё больше и больше встречаешь грязных, тёмных, полунагих обитателей Небесной империи».
«Шли бодро и весело»
Дневник вёл и военный врач Александр Белявский, которого в конце ХIX века направили служить в Забайкалье, которое стало для него второй родиной, ему он посвятил всю сознательную жизнь. В 2016 году в читинском «Экспресс-издательстве» впервые были изданы «Записки военного врача».
Александр Белявский
Как и Гарин-Михайловский, он доехал поездом до Иркутска, а оттуда в феврале 1899 года пешком вдоль будущей дороги двинулся к Сретенску.
«22 февраля (7 марта) 1899 года тронулись в путь пешим порядком, – вспоминал военный врач. – Нужно отдать справедливость военному ведомству: громадный переход в 1000 вёрст был блестяще организован. На всех стоянках приготовлялась хорошая сытная пища, каждую неделю проводился медицинский осмотр всех 4-х партий, затем на лошадях догонял первую партию, останавливался там и снова проводил осмотр. На всех стоянках пробовал пищу, свидетельствовал пищевые продукты. Партии проходили в день вёрст по 30-40, через три дня останавливаясь на отдых. Единственным недостатком была редкость лечебных заведений на пути (в Нижнеудинске, Чите, Иркутске), что затрудняло отправку серьёзных больных. К счастью, таких больных было очень мало… Гастрических больных за всю дорогу не было вовсе. Шли бодро и весело, так как такие переходы для сибиряков-охотников были привычны (партии состояли из ишимцев, тоболяков, барнаульцев и бийцев)».
Не обошёл он вниманием и те забайкальские сёла, что встретились ему на этом длинном пути.
«Первое, что бросилось в глаза, – писал Александр Капитонович, – широта расположения сёл, длина улиц, простор усадеб и хорошие постройки. Изобилие леса позволяло возводить просторные большие дома с большим количеством окон. Чистота и опрятность забайкальских изб выгодно отличались от «российских». Во многих домах полы были безукоризненно чисты, покрыты половиками (иногда даже вечными волосяными коврами), земляных полов не встречалось. Скот содержался отдельно, изредка встречался в избе телёнок. Стены, потолок и, особенно, печи везде белились извёсткой, что увеличивало количество света в избе, даже зимой, при здешней яркой солнечности. Обстановка в домах обнаруживала поползновение на удобство и изящество: крашеные столы, деревянные диваны, лавки, стулья, хотя домашнего, но хорошего изготовления. Часто встречались занавески на окнах, стенные часы, шкафы, буфеты и даже книжные шкафчики. Кровати везде деревянные, довольно высокие, чтобы зимой было теплее, с горой подушек, с пологами, цветными одеялами. В кухнях деревянная и глиняная посуда отсутствовала. Посуда, дешёвая вследствие порто-франко, была преимущественно фарфоровая, стеклянная, металлическая, эмалированная».
Все материалы рубрики "Страницы истории"
Александр Баринов
«Читинское обозрение»
№13 (1601) // 25.03.2020 г.
Вернуться на главную страницу
0 комментариев