Трёхдневную экспедицию по каторжным местам организовало краевое управление Федеральной службы исполнения наказаний. Воодушевлённые идеей воскрешения исторической памяти о прошлом края и желанием увидеть уцелевшие следы каторжной Даурии, мы начали наперебой выдавать интереснейшие краеведческие знания, почерпнутые из книг.
Целью первого дня была «встреча» с Карийской каторгой, тяжёлые мысли о которой скрашивала сказочная природа, которая сопровождала нас. Берёзовые рощи сменяли смешанные леса, сквозь которые просматривались цветочные поляны с жёлтыми лилиями и красными саранками, а вскоре показались высокие сочные ирисы – восторгу не было конца!
Первым пунктом на пути стал п. Чернышевск (бывший Каганович). Дрогнуло сердце, вспомнилась драматическая история жизни писателя-демократа Николая Гавриловича Чернышевского, сосланного на долгие годы в Забайкалье. Впереди нас ещё ждёт встреча с домом-музеем его имени в Алек-Заводе.
Миновали реку Ундургу, свернули влево, едем по дороге, вьющейся серпантином, и вот перед нами открывается панорама, на первом плане её простой, но очень выразительный памятник политическим каторжанам – первый артефакт. Взбираемся выше и чувствуем под ногами большие камни. Наклонившись, рассматриваем их и обнаруживаем надписи. Остатки надгробий, их немало. И вдруг читаем на одном из них надпись «Армфельдт Н.А.». Боже! Неужели мы нашли могилу той самой Натальи Александровны, с семьёй которой был знаком Лев Николаевич Толстой?!
Об этом несколькими часами ранее мы говорили в салоне нашего автобуса, вспоминая имена ссыльных XIX века. Женские тюрьмы, пожалуй, самое ужасное и унизительное, что только можно придумать. Грусть перемешивалась с непередаваемым ощущением радости от того, что прочитанные некогда страницы истории ожили, и мы воочию увидели то, что было только в нашем воображении.
Вспомнилось, как давно, готовя лекционный материал по теме «Творчество Л.Н. Толстого», я наткнулась на письма создателя романов «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение» мало кому известным в ту пору забайкальцам. Это были политический ссыльный М.М. Чернавский из Нерчинска, доктор П.С. Алексеев и крестьянин С.Ф. Стрельников из Читы, ссыльные А. Павленко и Я. Стрежак из Хадабулака, другим были посланы по поручению Толстого от его имени письма в Сибирь.
Увлеклась большим эпистолярным наследием Л. Толстого в юбилейном издании (1828-1928), а затем с упоением читала «Указатель к полному собранию сочинений Л.Н. Толстого» 1964 года издания. И под конец нашла любопытнейший материал о ссыльных женщинах, среди которых была и Н.А. Армфельдт.
История этих отношений такова: в 1884 году Л. Толстой принимал участие в деле отбывавшей каторгу в Забайкалье, на Каре, Н.А. Армфельдт, обвинявшейся в вооружённом сопротивлении властям. Родом из Швеции, дочь генерала, барона А. Армфельдта, принятого на русскую службу, 18-летняя Наталья «ушла в народ» в то время, когда семья верноподданнически служила русским царям.
Судьба этой молодой аристократки глубоко взволновала писателя, познакомившегося с материалами процесса и письмами Н.А. Армфельдт с Карийской каторги. О трогательном внимании Л. Толстого к ней говорит одно из писем матери, сообщившей дочери о том, что тот «предлагает ей снять мерку своей ноги, так как намерен сшить башмаки». Известно, что Л. Толстой был мастером на все руки: умел шить, тачать и пр. Дважды приезжала жена генерала на Кару к дочери, передавая ей поклоны от русского мыслителя, придерживающегося иных методов борьбы за справедливое будущее, но сострадальчески относившегося к осуждённым.
В своё время (1970-80) моя старшая коллега по кафедре литературы Читинского педагогического института О.М. Баркина занималась изучением темы «Л.Н. Толстой и Забайкалье», выступив в 1976 году с нею на 12-13 толстовских чтениях в Туле и оставив интересные исследования по проблеме. В приводимом ею документе «Воспоминания бывшей политкаторжанки А. Прибылевой («Русское богатство», №3 за 1914 г.) читаем: «Он (Толстой) говорил матери, что, оставаясь теоретическим противником революционеров, он изменил своё мнение о них. Он перестал смотреть на них как на несуразных или оголтелых людей и понял смысл их действий и их борьбы».
И вот мне посчастливилось увидеть место захоронения одной из многих каторжанок, затерявшейся в безбрежных просторах Карийской земли. Я наблюдала, с каким волнением и отвагой члены экспедиции восходили к вершинам горы, усыпанной камнями-памятниками, которые могли многое поведать о тех, кто желал сделать жизнь чище и достойнее, кто ради этого так рано ушёл в мир иной.
Интересно, что при написании романа «Война и мир» Толстой несколько раз обращается к фамилии генерала Армфельдта, бежавшего в Россию из Швеции из-за личной вражды с королём.
На Каре, как известно, побывал в 1886 году американский писатель-путешественник Джордж Кеннан. Целью путешествия по Сибири было изучение системы ссылок в России. Знакомый с Толстым, он по прибытии на Кару уже знал историю с Натальей Армфельдт, и по просьбе писателя несколько раз посетил в маленькой избушке её с матерью, пожелавшей разделить суровую участь дочери. Обещанное Толстому он выполнил и по возвращении при встрече с ним со слов Натальи рассказал о всех ужасах каторги. Позже (1887) свою встречу-беседу с русским писателем американец Кеннан опишет в статье «Посещение графа Толстого», напечатанной в журнале «Century Magazine». Результатом такой непростой поездки путешественника-публициста стал огромный труд «Сибирь и ссылка».
В последнем своём романе «Воскресение» Л. Толстой обращает внимание на одну из острейших проблем конца XIX века – проблему ссылки и каторги. Работая над его шестой редакцией, он знакомится с ярчайшими документами эпохи – книгами Н.М. Ядринцева «Русская община в тюрьме и ссылке» (1872), Л. Мельшина (псевдоним П.Ф. Якубовича) «В мире отверженных» (1896), Дж. Кеннана «Сибирь и система ссылок». Сложное эпическое полотно обращено к людским судьбам, писатель выступает здесь с гуманистических позиций правосудия, раскрывая историю противоречивых отношений власть имущих с простым народом. Теория «непротивления злу насилием» приводит к мучительным размышлениям о судьбе России.
Вспоминая Карийскую каторгу, нельзя не упомянуть имя её первого политического заключённого Алексея Кирилловича Кузнецова (1873), создателя в будущем края двух музеев – Нерчинского и Читинского. В 1871 году осуждённый по процессу «нечаевцев» сроком на 10 лет каторги с последующим бессрочным поселением в Сибири, он женился здесь, занялся просветительской деятельностью, оставив о себе добрую память. Обучившись делу фотографии, сделал множество замечательных иллюстраций о Нерчинске – первой столице Забайкалья и о Чите – второй столице края за Байкалом.
Среди служилых людей особое внимание обращает на себя карийский врач и писатель Владимир Яковлевич Кокосов, выпускник Медико-хирургической академии, автор книги «Рассказы о Карийской каторге».
Ну и, конечно, с карийской каторгой связано понятие «разгильдеевщина», идущее от имени жестокого начальника приисков, при правлении которого люди умирали, как мухи. Трагическая, но поучительная страница истории России, в 1917 году каторга перестала существовать, оставив печальный след в забайкальской жизни.
В Усть-Карском поселковом краеведческом музее, который мы посетили в первую очередь, можно было увидеть знакомые лица выдающихся людей, связанных с непростой историей развития этого отдалённого от центра уголка даурской земли. О золоте, которое нашли здесь в 1838 году, о кандалах и тачках, с которыми не разлучались в течение суток каторжане, стоявшие на особом счету (страшно даже представить!), и многом другом поведали нам экспонаты.
Здесь и портрет с краткой биографией первого поэта Забайкалья – Фёдора Бальдауфа (1800-1840), уроженца этих мест, выпускника Петербургского кадетского корпуса, горного инженера, судьба которого сложилась глубоко трагически. Он открывает первую страницу истории поэтического Забайкалья.
Странное для нашего края имя Бальдауф, вернее, фамилия, она немецкая, хотя и принадлежит уроженцу Даурии. Фёдор Иванович был поэтом пушкинской поры, талант которого развивался в начале XIX века, и, может быть, потому он вобрал в себя лучшие проявления человеческого характера: свободолюбие и стойкость духа. Та эпоха была временем романтизма, и поэт отдал ей дань уважения. Он знал В. Жуковского, А. Пушкина, В. Кюхельбекера, А. Одоевского и других людей, составивших гордость тогдашней России. Живя в столичном Петербурге, учился в знаменитом Горном кадетском корпусе, где сдружился с Алексеем Таскиным – земляком и будущим поэтом и переводчиком. Студенческая пора оставила глубокий след в раскрепощённой душе юноши, он познал чувство свободы и братства. Для будущего инженера горного дела это была хорошая школа жизни.
Судьба разными путями сводила Ф. Бальдауфа с декабристами. В 1823 году по окончании Горного корпуса он уезжает в родной Нечинский Завод, узнав о трагической гибели отца. Задержись дольше в Петербурге, он наверняка вступил бы в ряды «людей 14 декабря». С ссыльными декабристами он вновь встретится уже в родном Забайкалье, проявив глубокое уважение и сочувствие. Предположение о том, что он способствовал передаче писем декабристов на родину через своего сослуживца Николая Фриша, который сопровождал караван серебра из Нерчинского Завода в Петербург, вполне вероятно. Среди бумаг у того нашли и стихотворения Ф. Бальдауфа, отправленные для печати в петербургские журналы.
Оказавшись на подозрении у властей, поэт был удалён из Нерчинского горного училища, где работал учителем, и переведён горным приставом в Шилкинский Завод. Постоянное чувство одиночества испытывал он в эти два трудных для него года: рутинная работа и отсутствие друзей – собратьев по перу. Добавились и тяжёлые переживания любовного характера: разлукой с невестой Калерией Фриш (сестра друга Николая Фриша), родители которой поспешили выдать её замуж за другого. Горестные строки, появившиеся в этот период, характеризуют душевное состояние поэта.
В своих беседах с однокурсником А. Таскиным поэт признавался в том, что хотел бы написать что-нибудь значительное о горном деле. Ведь и отец, и брат его Александр, тоже студент горного училища, были знатоками этого нелёгкого, но интересного и важного для российской промышленности предприятия. Однако мечтам его не удалось осуществиться: в молодом возрасте Фёдор Бальдауф ушёл из жизни. Его произведения распространялись рукописно и печатались в журналах Сибири. В память о нём в Петербургском (1873) сборнике «Воспоминаний бывших питомцев Горного института» было сказано как о настоящем большом поэте, имевшем «не только дюжинное, но и замечательное, многообещавшее дарование».
Все материалы рубрики "Страницы истории"
Людмила Полетаева,
кандидат культурологии
Фото Баира Жамбалнимбуева
«Читинское обозрение»
№30 (1410) // 17.07.2016 г.
0 комментариев