Неумолимою рекою,
Прошедшая немало стран,
Залогом мира и покоя
Россия шла через Хинган…
И. Молчанов-Сибирский
В международной практике принято посылать парламентёров в расположение противостоящего противника. Но как быть в данном случае, когда командование вражескими войсками находится вдали, километрах в 300-400? Очевидно, парламентёрскую миссию следует послать по воздуху самолётом в расположение штаба Квантунской армии. Другого выхода не было. Поэтому советское командование уже третьи сутки по радио запрашивало штаб Квантунской армии о согласии на гарантированный перелёт парламентёров. Запросы дублировались каждые два часа. Но японцы упорно молчали. Умышленно. Выигрывали время: у них всё ещё теплилась надежда остановить стремительное наступление наших войск и дать генеральный бой.
Тем временем по заданию командующего Забайкальским фронтом генерал Н.О. Павловский – начальник оперативного управления приступил к формированию парламентёрских миссий в Мукден, Порт-Артур, Дальний, а также главной парламентёрской группы с особоуполномоченным командования в Чанчунь лично к главнокомандующему японской группировкой в Манчжурии генерал-барону О. Ямаде.
Вечером 17 августа меня вызвали к командующему фронтом.
Первый вопрос, который задал командующий, был о моём самочувствии, о настроении.
– Настроение отличное, товарищ маршал, только что возвратились от Кравченко, у него всё идёт по плану…
Но Малиновский словно не слышал ответа, он подошёл ко мне вплотную, взял за плечи и внимательно посмотрел в глаза.
– Ну, полковник, будем говорить откровенно, – сказал после молчания. – Вам поручается выполнить ответственную задачу. В условиях исключительно сложных, скажем прямо, с риском для жизни. На Западе мы победили, можно бы и не рисковать. Но я вынужден, обязан послать вас на этот риск. Вы имеете право отказаться от выполнения этого задания, здесь необходимо добровольное согласие.
– Военный совет фронта, – с расстановкой продолжил маршал, – назначает вас главным парламентёром и особоуполномоченным нашего командования для вручения ультиматума и наших требований лично главнокомандующему японскими войсками в Маньчжурии генералу Ямаде. Лететь необходимо за сотни километров в тыл врага, в столицу Маньчжоу-Го город Чанчунь, где и находится штаб Ямады. Ваша основная задача – потребовать от него принять наши ультимативные условия и требования, заставить подписать акт о безоговорочной капитуляции Квантунской армии, войск Маньчжоу-Го, князя Дэвана и всех войск в Маньчжурии, находившихся под его командованием. Никаких переговоров о перемирии! Только безоговорочная капитуляция!
И помолчав, добавил:
– Возвращение не гарантируется. Что вы, полковник, на это скажете?
Глубоко взволнованный, я ответил:
– Благодарю за доверие. Приложу все силы, чтобы выполнить это ответственное задание.
Р.Я. Малиновский глубоко вздохнул, улыбнулся:
– Благодарю, полковник. Военный совет на это рассчитывал. Теперь прошу к столу, поговорим о деталях.
Разговор продолжался около часа. Вернее, говорили командующий, члены Военного совета и начальник штаба. Я больше молчал, внимательно слушал.
Напутствуя меня, Родион Яковлевич, хорошо знавший японских военачальников, их общий самурайский дух и фанатизм, вынужден был сказать, что мне предстоит путь сложный и рискованный, что возвращение не гарантируется. Когда так было сказано, я не придал этому особого значения. Всё моё внимание было сосредоточено на предстоящем задании и на том, как выполнить его в неизвестных пока для меня условиях.
Генерал Шевченков, член Верховного совета, предупредил:
– Надо учесть, что японцы – похлеще фашистов. Это изверги, фанатики.
Генерал Ковалёв, бывший всю войну тут, в Забайкалье, в Чите, командующим Забайкальским фронтом, а теперь заместителем, добавил:
– Это и фанатики, и камикадзе, смертники. Но они в то же время люди очень умные. И не только в военном отношении, но и видные государственные деятели, к тому же неплохие дипломаты. Вот почему с ними в период переговоров и особенно во время вручения нашего ультиматума надо больше иметь выдержки, внимания и силы воли.
Я это хорошо понимал. Но в тот момент никак не мог себе представить встречу с врагом, да ещё в его логове далеко от наших войск, в глубоком тылу.
К этому времени уже было известно о решениях Потсдамской конференции и её декларации с требованием о безоговорочной капитуляции Японии, на что японское правительство ответило согласием на его выполнение. Но это было на словах. На деле Квантунская армия продолжала упорное сопротивление, а на ряде участков переходила к активным контратакам. От императора Японии никаких указаний в отношении прекращения боевых действий Ямаде не поступало. Более того, ещё 17 августа к нему прибыл личный посланник императора принц Такэда, офицер генштаба, полковник, с особой директивой, в которой разъяснялось, что требование Потсдамской декларации о безоговорочной капитуляции относится только к Японии. Что же касается Маньчжурии, то она как самостоятельное конституционное государство не является частью Японии. На неё требование Потсдамской декларации не распространяется, поэтому никаких указаний и приказов по этому вопросу от императора не будет. Это полностью развязывало руки Ямаде, войска которого продолжали упорно сопротивляться.
В этой связи 17 августа 1945 года Главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке А.М. Василевский обратился по радио к командованию Квантунской армии с категорическим требованием немедленно прекратить огонь, сложить орудие и сдаться в плен. Но и после этого японские войска продолжали вести бой.
Пока Р.Я. Малиновский и остальные напутствовали меня, принесли отпечатанный текст ультиматума и мандат, удостоверяющий, что полковник И.Т. Артёменко уполномочен Советским командованием вручить командующему Квантунской армии ультиматум о капитуляции и принять саму капитуляцию.
Маршал тут же подписал мне эти документы:
– Вот вам мандат-удостоверение, текст ультиматума и акт о безоговорочной капитуляции, который вы обязаны будете потребовать подписать с необходимыми изменениями и добавлениями, которые вы определите на месте. Вылет завтра – 18 августа в 08.00. Об этом позаботится генерал Павловский.
– Где и когда я смогу познакомиться с личным составом своей парламентёрской группы? – спросил я маршала.
Ответил генерал Павловский:
– Об этом я вас поставлю в известность.
– Ну вот и хорошо, завтра провожать буду сам. А пока – ни пуха, ни пера. Идите отдыхайте, готовьтесь, – закончил маршал, подавая руку. Это означало, что аудиенция закончена. Попрощавшись с остальными, я в сопровождении генерала Павловского убыл из кабинета маршала.
Было уже поздно, когда я возвратился к землянкам на окраине «посёлка оперативников». О чём только не думалось в тихую, безмолвную монгольскую ночь! Откуда-то доносилась песня «На сопках Маньчжурии». Почудилось? Или это мой ординарец Савва Евтихиевич Сухарский на трофейном баяне отводил душу?
Подошёл к своей землянке, открыл полог плащ-палатки. Музыка оборвалась. Никто не спал. Весь отдел бодрствовал. Савва тотчас же «атаковал» меня:
– Що, зараз iсти чи митися?
И скупо поливая на спину воду из кувшина, приговаривал:
– Це вам не в Празi, а в Монголii, де вода як сльоза, та й дорога! Возять з далёку.
Прямо у землянки, на траве, на плащ-палатке, покрытой на самой середине большой белой скатертью, уже стояли тарелки с нарезанным салом, разогретой тушёнкой, горячей картошкой.
За ужином я рассказал товарищам о последних новостях с фронта.
– Вот здорово! Значит, все наши расчёты были правильными, не зря трудились, – комментировал майор Моисеенко.
Я тут же предупредил подполковника Зосина, своего заместителя, что с завтрашнего дня он остаётся за меня.
– Надолго?
– Может быть, дней на восемь-десять, а может быть… – и не договорил.
– Как это понимать?
И я рассказал о парламентёрской операции и о нашей группе.
– Так разрешите и мне с вами, – взмолился майор Спиженко.
– Ну нет, брат, тебе ещё жениться надо.
– Як же вы без меня? – серьёзно обиделся ефрейтор Сухарский. – Хiба я вам бiльше непотрiбний?
– Да нет, – ответил я. – Состав группы утверждён Военным советом фронта, а десантные группы подбирает и формирует разведуправление.
Но всё-таки позвонил в разведуправление и попросил в состав десанта включить от нашего отдела майора И.П. Спиженко и ефрейтора С.Е. Сухарского.
Включив Савву в состав, я засомневался, а правильно ли поступил? Ни к одному человеку за всё время войны я не был так привязан, как к этому солдату. Мой ординарец был старше меня и моих сослуживцев по возрасту, но по энергии, бодрости духа и способности мобилизовать себя на выполнение любого задания не уступал самым молодым.
Помню, как при отходе наших войск на Днепре и Северском Донце он под огнём противника делал проходы в минных полях. Закалку и сноровку бывалого солдата он обрёл ещё в Гражданскую войну, когда красноармейцем-пехотинцем, потом конником дрался с врагами советской власти. Свои универсальные обязанности ординарца выполнял с блеском. Находчивости его не было предела, а его поварское искусство отмечали даже высокие начальники. И хотя Савва Евтихиевич был старше нас, все мы его по-домашнему называли Саввою.
Вспомнился эпизод на одном из совещаний ещё в Чехословакии у начальника штаба. На обращение генерала М.В. Захарова: «Есть ли вопросы?» я ответил:
– Есть. Старшего возраста солдаты сейчас демобилизуются.
Но Захаров меня перебил:
– Уж не хотите ли и вы себя причислить к этому возрасту?
Все засмеялись.
– Нет, Матвей Васильевич. У меня ординарец старшего возраста. Он узнал, что я уезжаю на восток, хочет остаться при мне. Прошу вас разрешить, он со мной ещё из-под Харькова, с 1941 года…
– Если он желает, можно оставить.
Потом, улыбаясь, спросил:
– Это не тот ли, с чапаевскими усами? Чудесный повар и парикмахер, к тому же отличный баянист.
– Так точно, он.
Генерал Павловский добавил:
– Боевой солдат, надо оставить.
Таким образом Савва после войны на Западе попал на Восток.
Часть III
Часть IV
Часть V
Часть VI
Часть VII
Часть VIII
Часть IX
Часть X
Часть XI
Часть XII
Часть XIII
Часть XIV
Часть XV
Все материалы рубрики "Читаем"
«Читинское обозрение»
№38 (1418) // 21.09.2016 г.
0 комментариев